У Фа'тада собрались все командиры. Вопреки ожиданиям Йосеха обсуждали они не приезд нового градоначальника, а то, что удалось выпытать у допрошенных уже пленников. Братья пришли к концу совещания, поэтому Йосех уловил лишь, что на протяжении нескольких дней геродиане будут заняты и Фа'тад намерен за это время прочесать Шу вдоль и поперек.
Юноша никак не мог взять в толк, на кой черт это сдалось ал-Акле. Может, Фа'тад просто разозлился: во время утреннего вторжения два дартарина были убиты и семеро ранены.
Фа'тад сквозь зубы процедил, чтоб тех вшивых ребятишек убрали из загона: они, мол, нужны ему живыми, они должны помочь в поиске старших. Кто-то отправился исполнять приказание. — Йосех, подойди ко мне, мальчик.
Трепеща, Йосех поднялся и приблизился к Фа'таду.
— Говорят, ты нынче снова повстречался с нашим давешним приятелем из лабиринта.
— Да, командир. Он был одним из телохранителей генерала Кадо. Он стоял ближе всех к генералу, справа.
— Я не имею обыкновения обращать внимание на свиту. Почему ты ничего не сказал вовремя, не указал на него?
— Я пытался. Меня одернули, сказали, что в строю полагается помалкивать. Я тут новичок и должен прислушиваться к мнению старших. Похоже, для них главное дисциплина.
Фа'тад фыркнул, Джоаб хлопнул себя по коленке. Ногах готов был сквозь землю провалиться.
— Язычок-то у него не дай боже, как у папаши, — заметил ал-Акла. Командиры постарше переглянулись, заухмылялись. — И что ты думаешь, мой мальчик, зачем Кадо посылает своих телохранителей воровать детей?
— Не знаю. Ферренги странные люди.
— И правда. Но все равно непонятно зачем. Не важно, каково мое личное отношение, к этому поступку, но не вижу, какая Кадо с него польза. И не вижу способа выяснить.
— Может, тот человек действовал не по приказу генерала, а из собственных побуждений.
— Может. Ферренги отличаются жестокостью и извращенностью. Ладно, ты свободен. Если увидишь того человека снова, брось все дела и выследи его, постарайся выяснить побольше. Мне безумно хочется с ним потолковать.
— Слушаюсь, командир. — Йосех поспешно ретировался. Ногах последовал за ним.
— Что это на тебя нашло, совсем спятил или как?
— Иногда я просто не могу удержаться.
Ребенок захлебывался от рыданий.
— Никто тебя не обидит, — сказала Чаровница, но ей не удалось скрыть раздражение. — Сейчас ты выпьешь это, а потом ненадолго уснешь. Вот и все. Когда проснешься, я задам тебе несколько вопросов и отпущу домой.
Мальчик поднял глаза, по щекам его по-прежнему катились слезы. Он хотел, но не мог поверить.
Своей огромной ручищей Торго протянул ребенку чашку с питьем; тот оттолкнул ее.
— Придется заставить его, Торго. — Всегда так, всегда и всех приходится заставлять.
Евнух выполнил распоряжение.
Лекарство скоро подействовало, несмотря на сопротивление, мальчик погрузился в сон.
— Хотелось бы мне найти другой способ, — заговорила Чаровница. — Почему они так боятся? Разве мы плохо с ними обходимся?
— Лучше, чем обходятся с ними дома, госпожа. Но они слишком малы и не способны оценить это.
— Прошу избавить меня от сарказма.
— Что вы, госпожа.
— Я знаю, ты не одобряешь моих методов, думаешь, я чересчур мягкосердечна. Торго не ответил.
— Ну хорошо. Отнеси его на катафалк. И не спи на ходу. К началу все должно быть готово.
Времени у Торго было достаточно, но евнух становился все более медлительным, двигался как бы нехотя — с каждым днем в нем явно крепла уверенность, что их усилия ни к чему не ведут. Подобный страх исподволь начинал грызть и сердце Чаровницы. Неудача за неудачей, ни малейшего просвета, чтобы ободрить их. Если только не считать, что с каждой неудачей они на шаг ближе к успеху. Но нелегко усмотреть в провале нечто положительное.
Вскоре ребенок начал пробуждаться; Чаровница осталась довольна приготовлениями.
— Ступай, Торго, пора, — сказала она. Но, когда евнух направился к выходу, окликнула его:
— Эйзел сегодня приходил?
— Нет, мэм.
— Он вернется.
Торго опять не ответил.
Чаровница вступила под тяжелый зеленый бархатный полог, под которым лежал мальчик. Она поворошила угли, чтоб убедиться, что с огнем все в порядке; зачерпнула из кувшина воды крошечной чашечкой, осушила ее, потом еще и еще, пока не заболел живот. Ей предстояло много времени провести в этой раскаленной до жара своеобразной палатке. Тут Чаровнице приходилось, пожалуй, тяжелее, чем детям. После она дня два не могла опомниться и отдышаться.
Она сдвинула крышку с серебряной чаши, блестящей серебряной ложечкой зачерпнула немного содержащегося в сосуде вещества и бросила его на горящие угли. Горький дым заструился вверх. Чаровница отшатнулась, чтоб слишком много его сразу же не проникло в легкие.
Теперь ей предстояло пройти по тонкой грани между сном и явью — ребенок должен находиться под действием испарений и в то же время сохранять способность идти туда, куда она сочтет нужным. Это было ох как непросто; иногда, к ужасу и отвращению Чаровницы, оказывалось, что опыт необходимо повторить еще раз. Частая практика не помогала, не исключала срыва.
Она быстрым гибким движением подбросила еще трав в огонь и подождала, пока не придет в надлежащее состояние: голова гудела, все вокруг точно пеленой застлало. Тогда она попыталась припомнить имя мальчугана. Тоже непростая задачка.
— Проклятие, — тихонько выругалась Чаровница.
Она поискала в складках одежды. На сей раз она не забыла записать имя на бумажку, зато забыла, куда ее засунула.
Чаровница вздохнула — осторожно, чтобы не наглотаться дыма.
Пальцы нащупали клочок бумаги. Она вытащила его, наморщила лоб, смахнула стекавшие на глаза бисеринки пота. Опять забыла надеть защищающую от пота повязку… Чаровница с трудом разобрала имя.
— Хистабел, Хистабел, слышишь ли ты меня? Молчание.
— Хистабел, ответь, если слышишь.
Невнятный звук вырвался из горла ребенка.
— Ты должен очень, очень внимательно выслушать меня, Хистабел. Это очень важно. Скажи, понимаешь ли ты это.
— Да. — чуть слышно выговорил мальчик.
— Ты расслабился, тебе хорошо и удобно, ты прекрасно себя чувствуешь. Не правда ли, Хистабел?
— Правда.
— Отлично. Я хочу, чтоб ты расслабился, чтоб тебе было хорошо и удобно. Теперь я начну задавать вопросы, а ты будешь отвечать на них, будешь стараться ответить как можно лучше. А я тебе кое-что расскажу. И все это — чистая правда. Понимаешь?
— Да.
— Как тебя зовут?
— Хистабел.
— Кто твой отец? Кто твоя мать? Сколько у тебя братьев и сестер? Сколько им лет? — И так далее. Мальчуган послушно отвечал. Ответы его не имели ни малейшего значения. Чаровница просто хотела настроить ребенка на определенный лад.
— Каждое слово мое — чистая правда, Хистабел. Тебе четыре года, сегодня твой четвертый день рождения. Где ты?
