рукой к моему плечу.
– Все было нормально, лейтенант. Желаю удачи. Просто напишите, как все было.
Для Пиньяца – жест просто драматический.
– Напишу, Ито. Обещаю.
Складываю свое барахло под кресло старпома. Жаль, что вот с Вейресом мне не помириться.
– Что случилось? – спрашиваю я Рыболова. Мавзолейная тишина операционного отсека вынуждает говорить тихо-тихо.
– Хуже становится.
Экран перед ним исчеркан следами выходов из гипера. Карандаш набрасывает нити тянущихся через эту кашу спагетти ракет с высоким отношением сдвига. Мы крейсируем в самом центре пожара. Обе стороны обезумели от жажды убийства.
Дзыннь!
Дзыннь!
– Что за хреновина?
Дзыннь!
Звук такой, будто пакостливый бог-дитя лупит по корпусу корабля вселенских размеров колотушкой.
– Мы прыгаем в гипер и обратно, – говорит Рыболов. – Хаотично.
Я то же самое подумал. Это способ запудрить мозги слабоумной ракете. Но к грохоту это отношения не имеет.
Дзыннь!
– Что это за шум?
Удар приходится по кэну, по дуге в четверть его обхвата.
– Мистер Уэстхауз сказал, что у нас проблемы с коррекцией инерции.
– Но это же….
– Командир, говорит инженерный отсек. В шестом запасном резервуаре прыгает кусок замерзшей воды. Есть ли возможность не менять скорость, пока мы будем плавить и сушить?
– Нет. Грохот не мешает жить. Все равно плавьте.
– Есть!
Это был Дикерайд. Давно я его не видел. Поставлю ему пива, если выберемся.
– Оружейный отсек, доложите о состоянии орудии.
– Лучевое оружие в порядке, командир. Охладили и подрегулировали, на пару выстрелов хватит.
В дуэли с корветом мы чуть было вовсе не лишились лучевого оружия.
– Но долго они не протянут, командир.
– Стрелять будем, только если рождественский подарок к нам на колени плюхнется.
Старик вернулся во времена своей молодости и отыскал там еще какие-то запасы чего-то такого, что придает ему сил. Он танцует от поста к посту, нервный, как шлюха в церкви, почти желая, чтобы прижало еще потуже. Трубка рыгает ядовитыми клубами. Мы по очереди морщимся, кашляем и трем глаза. И ухмыляемся в спину уходящему командиру.
Он жив. Он снова нас вытащит.
Эта вера, которой командир так боится, которая так его бесит, которую он так любит, помогает мне чуть лучше понять и его, и Рыболова.
Рыболов вручил свои душу и жизнь Командиру Вселенной. А пока, в ожидании начала своего путешествия в небеса, он просто налегает на весла.
Остальные уступают вере урывками, когда приходится тяжело, когда страшно, что сами не справятся, – тогда они верят все до единого. Жаль, что командир сам не может отыскать себе подходящий объект для веры.
Он слишком циничен для любой религии, а адмирал устроил такой цирк, что перестал годиться на роль полубога. Что тогда остается? Служба? Этому нас учили все годы Академии.
Танниан – сила и слабость командования. Со всем своим стратегическим гением вдохновить своих капитанов он не может.
Колотушка успокоилась, но лишь когда затычки уже подтянулись к волосяным трещинам переборок.
Клаймер умирает медленно, как человек с тяжелой формой рака.
Кусок замерзшей воды. Не на сто процентов неприятный сюрприз. Он означает немного лишней энергии, лишней подвижности. Или долгий, прохладный запас воды для людей. Господи, как пить хочется! Потеть нечем.
– Оружейный, приготовиться! Есть возможная цель номер один. Векторы целеуказания передаются.
Что за черт?
Одна из полос на экране Рыболова выделяется ярче других. Эта, что ли? Извлечь смысл из этого хаоса
