мне, но я должен им помочь! Я воспитан так своими родителями и своими учителями. Это не громкие слова. Стоит увидеть искалеченных взрывами детей или караваны беженцев, у которых в глазах стоит животный страх, чтобы почувствовать боль этого народа… А кто-то наживает себе на этом капиталы, жиреет на смертях невинных людей! Сволочи! Ненавижу этих гадов! Живут в роскошных домах, ездят в лимузинах и знать не хотят, что по их вине гибнут тысячи бедняков. Я несправедливость с детства ненавижу! Поэтому пошел после армии в спецслужбы, чтобы иметь возможность реально помогать тем, кто нуждается в защите. И здесь я не просто так, нет. Не за ордена и звания. Если я хоть одного негодяя выведу на чистую воду и тем самым предотвращу новые убийства, я уже буду спокоен, что не зря на этом свете живу… Вот что для меня важнее всего, понимаешь?
Салон на миг осветили фары встречного автомобиля, и в их свете Роман увидел горящие глаза Крохина.
– Понимаю, – ответил негромко Роман, боясь обидеть неверной интонацией чувства человека, открывшего перед ним душу.
– И стыдно, – уже тише продолжил Крохин, словно стесняясь своей откровенности, не принятой среди разведчиков. – Стыдно за нас, за нашу страну. Мы должны помогать этому народу, он всегда был нашим вернейшим другом и союзником. А что вместо этого? Один из наших негодяев продает бандитам оружие, которым будет вестись братоубийственная война. Новые тысячи, если не десятки тысяч убитых и раненых. А он положит в банк круглую сумму на свой счет и будет жировать в безопасном местечке… Не-ет, не будет этого. Я… Мы остановим его! Любой ценой остановим. Иначе грош нам цена – и всей нашей организации в том числе.
Впереди уже расстилались огни большого города. Они подъезжали к Багдаду.
После эмоциональной речи Крохина Роман испытывал противоречивые чувства. Не любитель разного рода пафоса, он испытывал желание легкой шуткой остудить праведный гнев Крохина. В работе разведчика гнев – плохой помощник. Но, с другой стороны, он понимал, что парень говорил искренне, а это вызывало уважение и к его позиции, и к его энтузиазму. Этот пыл со временем остынет, время и опыт каленым железом выжгут прекраснодушие и желание спасти людей от их собственной жестокости и глупости. Но пока сей благородный пыл имеется, пусть даже в небольшом количестве, он не позволяет безнадежно очерстветь душе – и это само по себе дорогого стоит.
В этот момент они проезжали мимо скопления техники у обочины, оцепленной полицейскими. Там лежал на боку догорающий автобус с выбитыми стеклами и развороченной кабиной. Вокруг суетились медики и пожарные. На земле застыли неподвижные тела, кое-как прикрытые простынями. Среди прочих Роман заметил и небольшие детские трупики… Выли в беспамятстве женщины, вырывая на себе волосы, возле них с бессильно опущенными головами стояли мужчины.
– Видишь? – глухо сказал Крохин. – Вот об этом я и говорил…
– Да, – ответил Роман. – Вижу.
Желание пошутить окончательно оставило его. А каково видеть это каждый день, да по нескольку раз?
– Мы все сделаем, Антон, – твердо пообещал Роман. – Если весь мир мы спасти не сможем, то сделать все от нас зависящее, чтобы таких вот взорванных автобусов было как можно меньше, мы в состоянии. Ты да я – не так уж и мало. Верно?
– Верно, – усмехнулся Крохин, закуривая.
Ну и ладно, что обстановка немного разрядилась. Это, наверное, его с легкого похмелья так разобрало. Да еще с усталости. Нервы все-таки не железные. В этих краях с месяц поживи – заделаешься форменным психом. А парень второй год живет. Такого навидался – на три жизни хватит. Вот и рвется у него душа.
– Что делаем завтра? – спросил Роман.
– Завтра и узнаешь, – отозвался Крохин.
– То есть?
– Я же говорил, что у меня сегодня еще есть кое-какие дела, – с легким раздражением пояснил Крохин. – Надо уточнить, с кем виделся нынешним вечером Павлов. Я дал задание своим агентам, они должны проследить… Кроме того, за домом Павлова тоже идет наблюдение. Хочу узнать, не навещал ли его кто-нибудь из эмиссаров Мустафы. Прослушивание неплохо бы снова установить, еще не поздно, есть вероятность, что Павлов вечером, как это было вчера, будет разговаривать с Мустафой… Исходя из всей полученной информации мы и будем строить планы на завтрашний день.
– Понятно, – кивнул Роман. – Может, я тебе все-таки сегодня нужен? Я бы мог посидеть на прослушке.
– Нет, – отрезал Крохин. – Сегодня ты мне не нужен. Раад прекрасно справляется с аппаратурой, да и светиться тебе лишний раз незачем. Отдыхай, набирайся сил. Чтобы завтра ты был готов на сто процентов.
– Всегда готов! – отдал Роман пионерский салют.
Крохин только укоризненно покачал на это головой. Серьезный был парень, очень серьезный.
– Куда мы едем? – спросил Роман, заметив, что они проехали поворот к «Синдбаду».
– На конспиративную квартиру, – сказал Крохин. – Я специально снял ее для тебя. Ведь они не знают, что ты жив, – и это наш дополнительный козырь. Стоит им тебя увидеть, и они тут же забьют тревогу. А нам их сейчас никак нельзя пугать. Поэтому лучше тебе пару дней пожить скрытно.
– Ничего не имею против.
Молодец майор, подумал Роман. Очень грамотный ход. Сразу видно не мальчика, но зрелого мужа. В самом деле, появиться сейчас в «Синдбаде» – значит обратить на себя внимание. Обслуга гостиницы наверняка получила задание Мустафы немедленно сообщить, если вдруг появится жилец из номера двести семь. Хотя это маловероятно – из ямы ему никак не выбраться, – но все же мизерный шанс есть. Тогда это вызовет если не панику, то большую озабоченность у Мустафы и всей его шайки, что, в свою очередь, грозит срывом операции, которую с такими предосторожностями разрабатывает Крохин.
Поэтому лучше держаться от гостиницы подальше. Хотя – очень жаль. Прохладный тихий номер с метровой толщины стенами и свежая покойная постель были самым желанным местом в этой жаркой, пыльной и взрывоопасной стране. Что там будет, на этой съемной квартире? Духота, теснота, грязь… Ладно, пару дней как-нибудь перебиться можно. А больше, если все пойдет по графику, и не потребуется.
Но, конечно, здесь Крохин оказался на высоте. Роману даже стало неловко, что не он это предложил – пожить на конспиративной квартире. Расплавились мозги в яме, ни хрена не соображают. А впрочем, кто начальник, тот пусть и думает. Разделение функций – святая святых любого спецзадания. И никто еще это мудрое правило не отменял.
Через четверть часа они остановились на какой-то темной улице. С одной стороны тянулся пустырь, с другой стоял ряд пятиэтажных домов.
Роман вслед за Крохиным вышел из машины, и они направились к ближайшему дому. Роман по дороге оглядывался, запоминая на всякий случай планировку улицы и расположение «его» дома в ряду других. Место хорошее, выбрано с толком. Не слишком далеко от центра, но и не на виду. Пустырь уменьшал вероятность того, что за ним будут следить из дома напротив.
Они вошли в подъезд, миновали какой-то коленчатый, запутанный коридор и поднялись на второй этаж. В обе стороны тянулся длинный коридор с дверями. Крохин открыл ту, что была первой по коридору слева, и без опасений шагнул внутрь.
– Проходи, – сказал он Роману, – будь как дома.
Роман зашел внутрь, закрыл дверь, осмотрелся. Кажется, ничего. По крайней мере, чисто. Крохин уже зажег свет в кухне и гостиной. Помимо гостиной, здесь была еще и спальня. Комнатушки, правда, тесные, но жить можно. Обнаружив также приличную ванную с душем, Роман совсем повеселел.
– Как тебе? – спросил Крохин.
– Отлично, – сказал Роман, разуваясь. – Лучше и придумать нельзя.
– Располагайся. В холодильнике на кухне полно продуктов. Кофе, чай, сахар в настенном шкафчике.
– Как быть со связью?
– Здесь есть городской телефон на всякий случай. До утра сотовая связь не понадобится, а утром я привезу тебе новый мобильник. Все, отдыхай, мне пора…
Они обменялись рукопожатиями, и Крохин покинул квартиру. Из окна кухни, тщательно занавешенного
