Не смотри в глаза пророку

– Да, – вздохнул Никитин. – Эти идиоты заставили меня проделать очистку памяти. Я говорил им, что дети могут погибнуть. Но они настояли. Ты был самый способный из всех, и тебе досталось больше других. Ты едва не умер. Тебя уже посчитали мертвым, и только чудом удалось вернуть тебя к жизни. Прости меня за это, Егор. Прости.

Профессор закрыл глаза и обессиленно замолчал.

Егор не решался прервать его молчание. С улицы не доносилось ни звука, старик казался умершим, и Егору показалось, что он сидит у саркофага с мумией.

Но вот профессор шевельнулся.

– Теперь спрашивай, – сказал он.

Егор так и подался вперед.

– Скажите, профессор, это того стоило? – задал он один из самых важных для себя вопросов.

Никитин слабо улыбнулся, обнажив коричневые зубы.

– Стоило, Егор. Ты даже не представляешь, каких мы с твоим отцом добились результатов.

– Что?! – вскричал Горин. – С МОИМ ОТЦОМ?

Профессор поднял сухую ладонь.

– Всему свое время. Ты все узнаешь.

Едва сдерживая волнение, Егор с трудом усидел на месте. У него был отец, и профессор Никитин его знал. Он-то всю жизнь полагал, что он безродный подкидыш! А оказалось, имя его отца известно! С ума сойти.

И Жанна столько это от него таила. Впрочем, едва ли она сама об этом знала. У Егора голова пошла кругом.

– Это было революционное открытие, – продолжал тем временем Никитин. – Мало того, что мы изобрели тест, благодаря которому можно было выявлять детей со способностями к ясновидению. Мы разработали прибор, который эти способности усиливал в сотни раз. Если бы нам не мешали, мы создали бы поколение пророков, которые подняли бы нашу страну на невиданные высоты. Никто в мире не смог бы соперничать с нами.

– Но мой отец! – не выдержал Егор.

– Твой отец, – кивнул Никитин, – всем сердцем верил в эту идею. Он верил в нее до такой степени, что пожертвовал для нее тобой, своим единственным сыном. Твоя мать умерла во время родов, и отец один воспитывал тебя. Но он был настоящий ученый, фанатик своего дела. Он начал экспериментировать с тобой, когда тебе не было и трех лет. И достиг феноменальных успехов… Извини, тебе, наверное, дико слышать такое?

– Нет, – пробормотал Егор, – ничего.

– Да, мы работали для страны. Но твой отец был максималист во всем. И когда он увидел, что его идею извращают и стараются направить в узкое русло сиюминутных интересов, он отказался продолжать работу. Его пытались заставить, оказывали на него давление, но он был тверд и стоял на своем. О, это был настоящий кремень.

Профессор печально и с гордостью улыбнулся.

– Был? – тихо спросил Егор.

– Я не знаю, какая его постигла судьба, – вздохнул Никитин. – Однажды он пропал, и мне не объяснили, что с ним стало. Я верил, что он нашел способ вырваться на свободу. Но потом, по истечении многих лет, я не был уверен в том, остался ли он тогда жив.

Профессор на минуту замолчал, прикрыв глаза и отдыхая.

Егор тоже молчал, думая о том, что услышал.

Немыслимо. Он только что обрел отца – и снова его потерял. Конечно, если отец погиб. Но, возможно, он сумел выжить и жив до сих пор? Или хотя бы живы те, кто был с ним рядом все эти годы. Что если попытаться их найти? Человек не пропадает бесследно. Вдруг ему повезет.

– А я продолжал эксперимент еще какое-то время, – снова заговорил Никитин. – Некоторые считали, что я предал твоего отца, но я придерживался другого мнения. Я думал, что должен довести нашу работу до конца. И результаты были потрясающими! Но кому-то это не нравилось… Я знаю кому, но сейчас это неважно. По чистой случайности погиб один ребенок. И меня заставили свернуть эксперимент. Детей подвергли обработке, чтобы они ничего не помнили, и разбросали по детским домам. И я остался ни с чем.

Никитин горько усмехнулся.

– Горин – это фамилия моего отца? – спросил Егор.

– Нет, это я дал тебе ее. Твой отец предвидел, что его ждут неприятности, и просил в случае чего позаботиться о тебе. Когда вас отправляли в детские дома, я записал тебя под другой фамилией, чтобы оградить от возможного преследования. Я хотел, чтобы ты жил спокойно.

– А имя?

– Имя дал тебе отец. Но отчество я тоже изменил, взяв за основу твое имя. Прости меня за это, но я желал тебе добра.

Егор понимающе кивнул.

Никитин слабо улыбнулся в ответ, благодаря его за это понимание.

– Я могу узнать, как звали моего отца? – спросил Егор.

– Его звали Павел Сергеевич Константинов. Ты не безродный сирота. Ты сын великого человека. Знай это и гордись.

Егор помолчал.

– А мать? Как звали мою мать?

– Ее звали Надежда, – ответил Никитин. – Она была прелестная женщина, любившая твоего отца до беспамятства. И он ее любил. Ее смерть была такой трагедией для него…

«Надежда, – повторил Егор про себя это имя. – Павел и Надежда. Отец и мать. Мои отец и мать».

Он вдруг подумал, что наконец-то обрел семью. Пусть призрачную, но семью, где у него были отец и мать, которые, сложись все по-другому, заботились бы о нем, воспитывали его, помогали, направляли, и, возможно, его отношение к себе и миру сложилось бы совсем иначе. И мама ждала бы его к обеду, и радовалась бы его успехам, и грустила, когда ему грустно, и волновалась, когда его долго нет дома, и плакала, когда ему больно.

К горлу Егора подступил комок, и он опустил глаза, чтобы старик, смотревший на него, не увидел его слез.

«Надежда, – осторожно повторил он про себя. – Мама. Я тебя никогда не увижу, Надежда. Но я люблю тебя, мама. Я всегда тебя любил, где бы ты ни была и какие бы расстояния нас ни разделяли. Ты далеко, но я знаю, что когда-нибудь мы обязательно встретимся и поговорим обо всем».

Острая боль пронзила его, и он надолго забылся, спрятав лицо в ладонях, чтобы заслониться от всего мира и хотя бы в мыслях побыть с той, которая подарила ему жизнь и ушла, не успев подарить ему свою любовь.

После долгого молчания, во время которого старик не проронил ни звука, Егор, наконец, смог вернуться к прежней теме разговора. В груди все еще подрагивало, но он превозмог свою слабость.

– Кто такая Жанна, профессор? – спросил он.

– Жанна моя приемная дочь, – ответил Никитин. – Она моя дальняя родственница, оставшаяся без родителей. Я взял ее на воспитание, а затем уехал с ней за границу.

– Вы жили за границей?

– Долгие годы. Когда Союз распался и я остался без работы и средств к существованию, я вынужден был принять предложение одного американского института.

– Вы занимались там своим проектом?

– Не совсем. Видишь ли, Егор, мы с твоим отцом работали для нашей Родины. И делали наши открытия во имя ее силы и процветания. Поэтому отдавать их нашим врагам, пусть и бывшим, я считал себя не вправе. Нет, я занимался чем-то похожим на то, что делал здесь, но это было совсем другое… Больших успехов я не достиг, но на жизнь и на оплату образования Жанны хватало. А большего мне и не