Он указал Егору на диван.
– Прошу вас, присаживайтесь.
Егор сел на диван, посмотрел в темный экран телевизора.
– Итак, вы помните, что вам предстоит? – спросил Ожогин.
– Помню, – отозвался Егор.
– Прошу вас ничего мне не говорить до того времени, пока вы не увидите то, что произойдет…
Тут Ожогин помедлил, как бы приподнимая еще выше важность того, что он сейчас сообщит.
Егор сделал вид, что он – само внимание. Нельзя, чтобы Ожогину показалось, будто он, Горин, немного рассеян. Его прямая обязанность – ловить каждое слово, поскольку нет сомнений, что ему будет позволено прикоснуться к Истории – аналогу вечности. И не приведи бог, чтобы Ожогин что-нибудь заподозрил. Он сейчас в таком состоянии, что учует любую фальшь, даже самую крохотную. И тут же последует цепная реакция, которая захватит, без сомнения, и Жанну. Она вряд ли успела связаться с Чернышовым. За ней тоже присматривают, и ей придется долго улучать нужный момент. И если Егора раскроют до того, как она выйдет на Чернышова, на их планах можно ставить крест.
Как видно, выражение лица Егора успокоило Ожогина, и он раздельно произнес.
– …в девятнадцать сорок.
Егор помолчал на всякий случай и осторожно спросил.
– По Москве?
– Естественно, по Москве, – пророкотал Ожогин.
Он вообще сегодня больше не говорил, а рокотал.
– Хорошо, – кивнул Егор. – Я понял.
Ожогин помолчал, видимо, на время возвращаясь с небес на землю.
– Я думаю, это будут восьмичасовые новости, – изрек он. – Впрочем, новость может пойти и экстренным выпуском. Да, скорее всего, так оно и будет. Экстренный выпуск.
Он посмотрел на Егора.
– Но это вы мне должны будете сказать, – напомнил он. – В каком виде новость выйдет в эфир.
– Хорошо, – кивнул Егор.
Ожогин подождал, не выскажет ли он, как вчера, какие-либо сомнения относительно своей неспособности удовлетворить его просьбу, или, вернее, приказ. Нет, Егор молчал и преданно смотрел в зеркальные линзы.
– А вы не догадываетесь, – неожиданно спросил Ожогин, –
Егор сделал вид, что старательно обдумывает его вопрос. Он даже потер себе лоб и поводил глазами по потолку, произведя стандартный набор жестов усиленно размышляющего человека.
Ожогин ждал, не садясь и вообще не двигаясь. То ли берег костюм, то ли пытался оказать на Егора психологическое воздействие.
Егор покосился на Пронова, получившего разрешение остаться в кабинете.
– При нем можно, – сказал Ожогин. – Это верный человек.
Пронов, не улыбаясь, просиял всей своей обширной лысиной, круглым лицом и блеснувшими линзами. Радовался похвале хозяина, надеясь благодаря ей отхватить от будущего пирога кусок пожирнее.
– Ну, – сказал Егор, понимая, что он, как лицо, от которого ждут многого, обязан что-нибудь сказать, соответствующее минуте, – мне кажется, что ваши ожидания связаны с какими-то перестановками по службе. Вас повысят?
Лицо Ожогина подернулось чем-то вроде озорной улыбки.
– Еще как, – вырвалось у него.
Но вслед за тем он вспомнил о своей будущей миссии, и лицо его вновь приняло скульптурные очертания.
– Да, вы угадали, – изрек он своим внушительным рокотом, – меня повысят. Но это не… перестановки по службе. Это нечто гораздо большее. Впрочем, – тут же оборвал он себя, – вы сами все увидите.
Он взял в руки пульт, чтобы включить телевизор.
– Скажите, – спросил Егор, – а что стало с тем человеком… кавказцем?
Этот вопрос он задал помимо своей воли, вспомнив ночной сон, и тут же пожалел об этом, увидев выражение лица Ожогина.
– Почему вы о нем спрашиваете? – с надменным и подозрительным видом спросил Ожогин, забыв включить телевизор или сознательно отложив его включение.
– Так, – пожал плечами Егор. – Что-то вспомнилось.
– Мне казалось, мы закрыли эту тему? – напомнил Ожогин.
– Да, – согласился Егор, – закрыли.
Внезапно Ожогин улыбнулся:
– И потом, вы сами все видели. Или вы не доверяете себе?
Несмотря на улыбку, он не отводил глаз от лица Егора, выискивая на нем следы крамолы. Насторожился у дверей и Пронов, готовясь, если надо, прийти хозяину на помощь.
– Доверяю, – сказал Егор, стараясь, чтобы его ответ прозвучал без напряжения, но достаточно твердо. – Но, признаться, полагал, что вы все-таки пожалеете этого беднягу.
– Это он-то бедняга? – загремел Ожогин. – Ну, милый мой, вы совсем не разбираетесь в людях. – Кажется, интонации Егора умерили его подозрение. Он махнул рукой с пультом. – Таких, как он, надо расстреливать пачками. И тогда в стране наступит хоть какой-нибудь порядок. А? Вы не согласны со мной?
Егор только склонил голову под этой гневной тирадой, отдающей знаменитым Катоновым «Карфаген должен быть разрушен». Воинственность была та же – правда, благородством Катона здесь и не пахло.
– Я уже говорил вам, что у меня на этот счет свое мнение, – проговорил он быстро.
– Да, помню, – кивнул Ожогин. – Человеколюбие! Что ж, уважаю ваше мнение, но не разделяю. И надеюсь со временем убедить вас в своей правоте. – Он поднял пульт и нажал кнопку. – Какой канал лучше?
– Все равно, – ответил Егор.
– Тогда Первый, – сказал Ожогин. – Они первыми должны заверещать.
Если он и услышал мрачный каламбур в своих словах, то не придал этому значения.
– Сколько времени вам понадобится?
– Не знаю, – ответил Егор. – Иногда это сразу приходит, иногда надо ждать.
– Сколько? – спросил Ожогин.
Егор прикинул, что больше, чем полчаса, он не продержится. Но полчаса – изрядный срок. За это время у Жанны будет возможность без помех связаться с Чернышовым. В сущности, ей надо лишь передать одно короткое сообщение. А там пусть Чернышов действует. Его полномочий должно хватить на то, чтобы остановить самолет премьера.
– Думаю, до получаса максимум.
Ожогин чуть поморщился, но согласно кивнул:
– Хорошо, подождем.
Он ровно сел на стул, стоявший сбоку от дивана, положил пульт рядом и приготовился ждать.
По Первому каналу транслировался какой-то милицейский сериал. Группа помятых оперуполномоченных, которых с неохотой изображали актеры, кочующие из одного подобного сериала в другой, пыталась раскрыть очередное «громкое» убийство. Реплики слетали с их уст бездумно, почти как в жизни, и через минуту-другую их перестаешь слышать, как не слышишь стук дождя по подоконнику.
С кислой физиономией Ожогин взирал на негативы своих коллег, и видно было, что, будь его воля, он это безобразие прекратил бы в одну минуту и на экране, вместо шайки пьянчуг и недотеп, возник бы мускулистый подтянутый супермен, одной рукой вершащий быстрое и праведное правосудие, а другой обнимающий скромную подругу и поднимающий тост за Родину.
Егор уже давно видел другое.
Подумав о том, что, чего доброго, затея Ожогина и его покровителей осуществится, он решил и в самом деле просмотреть будущий день вплоть до его окончания.
