Всемогущий

К такому повороту Егор не был готов. Что делать? Нести ахинею про будущие назначения, зная, что звезда Ожогина, так и не взойдя, закатится уже нынешним вечером? Можно, не будучи точно уверенным, на какие должности метит Ожогин, насочинять лишнего, пообещав ему диктаторство вместо губернаторства – или наоборот, – и тогда он насторожится, чего очень бы не хотелось, учитывая, как удачно пока все складывалось в заговоре Егора и Жанны.

Ожогин ждал, буравя Егора стальными, напряженными из-за немигающих век глазами.

– Знаете, – сказал Егор, отводя взгляд. – Я немного устал. Такое напряжение, вы должны понять…

– Да, да, – кивнул Ожогин, – я понимаю. Ничего, – он похлопал Егора по коленке, – вы и так отлично поработали. Отдыхайте, а мою просьбу выполните немного позже.

«Им конца не будет, твоим просьбам, останься я у тебя в руках», – подумал Егор, радуясь тому, что счастливо вывернулся из опасной ситуации.

– А как быть с генералом Чернышовым? – спросил он, чтобы сменить тему. – Он будет ждать сообщений.

– Да, Чернышов, – вспомнил Ожогин, уже живший картинами будущего; взял пульт и выключил телевизор, который действовал ему на нервы своей болтовней. – Забудьте о нем, – посоветовал он. – Ему и таким, как он, немного осталось.

Вдруг на лице его промелькнула какая-то мысль.

– Впрочем, вы правы. Он пока опасен. И мы не имеем права рисковать…

Он повернулся к Пронову:

– Отвезешь товарища Горина на пятую базу.

– Есть, – вытянулся Пронов.

Егор, которого так и передернуло от «товарища Горина», понял, что его сейчас перекинут на новое место, и тогда он должен будет забыть об освобождении настолько, насколько того пожелает «товарищ» Пронов.

– Подождите! – запротестовал он. – Мы так не договаривались!

– О чем вы? – смерил его холодным взглядом Ожогин.

– Я никуда не хочу ехать!

– Это приказ, – отрезал Ожогин. – И вы должны понять, что сейчас не время для капризов. Что значит, хочу – не хочу? Вы на чьей стороне?

Его взгляд, лишенный очков, пронизывал Егора насквозь. И хоть в этом взгляде Егор видел то, что отнюдь не давало Ожогину право распоряжаться чьей бы то ни было жизнью, а призывало позаботиться, пока не поздно, о своей, он понял, что должен покориться. Будущее неизменно, чему суждено быть, то сбудется – это аксиома, верность которой никто не осмелился бы опровергать. Но и рисковать им нельзя, дразня настоящее, которое его создает. И кто знает, не приведет ли одна-единственная оплошность, последствия которой Егору в данный миг не суждено было предугадать, к необратимым и страшным изменениям в колеблющемся и непостижимом содержимом Времени? Только Богу это известно доподлинно, но он редко дает ответ напрямую и в тот момент, когда этот ответ особенно необходим. Он избирает окольные пути, и порой в них так легко заплутать. А ситуация требовала немедленно разрешения, и права на ошибку у Егора не было.

– На вашей, конечно! – дал он единственно допустимый ответ и твердо выдержал давящий взгляд Ожогина, выискивающий в нем последние крохи сомнения.

– Тогда почему вы мне не доверяете? – спросил тот, несколько смягчив тон.

– Вы обещали, что отпустите меня, – напомнил Егор. – И потом, мне надоело быть пленником. Я хотел бы вернуться домой, вместе с Жанной…

– Вернетесь, – перебил его Ожогин. – Закончим наше дело – и вернетесь. Немного потерпите. А пока, для вашей же безопасности, вас отвезут в другое место. Не исключено, что Чернышов попытается отбить вас. Методы этих дуболомов из ФСБ хорошо известны. Но мы вывезем вас незаметно, устранив таким образом все возможные риски.

– А Жанну? – спросил Егор.

– Она пока останется со мной, – отрезал Ожогин. – За нее также не волнуйтесь, возле меня ей ничего не грозит.

«Он берет ее в заложницы, – понял Егор, – чтобы я был сговорчивее. И надеется благодаря ей держать меня в узде. Та еще скотина – мой новый начальник».

– Хорошо, – сказал он, мимолетом порадовавшись, что Ожогин не может читать его мысли.

– Вечером мы обязательно увидимся, – добавил вновь обретенным рокотом Ожогин. – Я представлю вас людям, знакомство с которыми вам, безусловно, будет небезразлично. Некоторые добиваются такого знакомства всю жизнь. Учтите это.

– Буду очень рад, – пробормотал Егор.

Ему становился нестерпим этот парад тщеславия, которому не суждено было состояться. Впрочем, еще не вечер, еще не вечер…

– Я должен ехать по делам, – сказал Ожогин. – Оставляю вас на попечение моего помощника.

Он небрежно бросил очки на стол и, величаво кивнув Егору, вышел из кабинета.

– Куда мы поедем? – спросил Егор.

– Узнаете, – ответил в своей обычной хамоватой манере Пронов. – Пошли.

Переезд

Они спустились вниз, в подвальный этаж, где был оборудован небольшой гараж для личного пользования. Здесь стояло несколько машин, в основном представительского класса. Но была и пара внедорожников для экстренных случаев. В один из них Пронов и усадил Егора.

– Сидите тихо, – предупредил он.

Егор постарался не обращать на него внимания. Скоро все кончится. Жанна наверняка передала сообщение Чернышову. Тот предупредит премьер-министра о заложенной в самолете бомбе и нейтрализует предателя Ожогина. Это совершенно понятно, для этого даже не надо заглядывать в будущее – ни Ожогина, ни свое, – и остается только подождать, пока за ним приедут и освободят наконец от необходимости сносить компанию этого животного Пронова, от которого пахло чем-то приторно-сладким и который, усевшись, бесцеремонно уткнулся локтем ему в бок.

– Поехали! – скомандовал Пронов.

Внедорожник, в котором поместилось, помимо Егора и его нового куратора, еще пять человек охраны, вооруженной до зубов, повернул и двинулся не наверх, как полагал Егор, а куда-то вглубь. Оказалось, под зданием был проложен тоннель, по которому они и покатили на малой скорости. Метров через триста этот тоннель вышел в другой гараж, из которого они выехали на поверхность, оказавшись в Никитском переулке, где людей Чернышова уж точно никак не могло быть. С него они свернули на Большую Никитскую, влились в поток автомобилей и стали практически незаметны, о чем тут же с похвалой в свой адрес высказался Пронов.

– Ну все, сделали федералов, – предварительно несколько раз обернувшись, сказал он. – Пронов и не таких накалывал. Пусть не думают, что им тут обломится. Видали мы таких мастаков.

Егору хоть было и не очень важно, чтобы люди Чернышова сели им на хвост, все же было неприятно слушать бахвальство Пронова. Мысль о том, что тебя все бросили, в то время как ты героически отстаиваешь судьбу страны, не приносит удовольствия, как иронически к ней ни относись. Ирония по отношению к себе хороша лишь в том случае, когда ты гарантирован от ее шипов толстой броней безопасности. Когда же ты отдан под юрисдикцию людей, которые без раздумий нажимают на спусковой крючок, ирония становится изнанкой горькой правды, дающей мало успокоения, даже если ты уверен, что будешь последним, в кого направят ствол пистолета.

– Далеко ехать? – спросил Егор.

– Не очень, – важно уронил Пронов. Затем покосился на Егора: – Слушайте, а если я сниму очки, вы мне скажете, что со мной будет?

«Попробовать использовать этого цербера?» – подумал Егор.

– А что вы хотите узнать? – спросил он.

– Ну, – дернул своим круглым черепом Пронов, – всякое там. Про жену вот хочу.

– А что про жену?