погибшего спортсмена и преступника, из коих явствовало, что между ними нет ничего общего, уж не говоря о разных отчествах. Дали прослушать пленку с показаниями уголовника (его поймали еще до выхода фильма на телеэкраны). Думали даже продемонстрировать его самого, но потом решили — слишком жирно!
Однако последним гвоздем, забитым в гроб этой антисоветской затеи, явилась большая статья Лугового, напечатанная в одной из центральных газет, в которой он-сухо, точно и предельно аргументированно разоблачал фальшивку.
Перед тем как написать свою статью, Луговой проделал кропотливую работу. Он буквально шел по следам анонимных авторов пасквиля. Словно сыщик, он сопоставлял, расспрашивал, сравнивал, сто раз просматривал пленку. В конце концов, ему удалось установить многое. Статья была лишь вершиной, лишь малой частью собранного материала. В его распоряжении оставалось много больше.
В конечном счете Луговой установил, что съемки производили операторы одной из зарубежных компаний в то самое время, когда снимали другой, вполне объективный, фильм. Он был уверен в этом, но, к сожалению, доказать столь поразительное, а главное, непонятное двуличие не мог.
Что касается сценария, то он был убежден, что писавший его человек отлично знает советскую спортивную действительность, но сам в Советском Союзе почти наверняка не бывал.
Луговой имел представление о всех крупных «знатоках» советского спорта в западной прессе. Таких, кто мог быть автором фальшивки, можно перечислить по пальцам. Может быть, Джонсон, или Штейниц, или беженец-забулдыга Гурьянов, или Дима Изотов из Би-Би-Си, или тот же Роберт Вист? А может Барбье?
Как узнать?
Да и зачем узнавать? Нет, узнать надо было обязательно! Чтобы гнать такого в три шеи от советских спортсменов и от советских границ, чтобы выставить на посмешище перед его же читателями и телезрителями, чтобы вообще ни одна подобная подлая выходка не оставалась безнаказанной!
Но как узнать?
Вот об этом фильме, довольно, впрочем, быстро сошедшем с телеэкрана, оставившем по себе лишь брезгливое воспоминание, и заговорили журналисты в вагоне поезда, мчавшего их из советской столицы в Ригу.
А вы не боитесь, — спросил канадец Барбье на отличном русском языке, с легким украинским акцентом (его мать была украинка, а отец из Квебека), — что кто-то из нашей компании снимет еще один фильм вроде того? Или на границе засветят все наши пленки? — он вызывающе улыбнулся. — Скажите заранее. Я тогда пошлю свои с диппочтой.
Это будет не первый случай, — заметил обозреватель «Юманите» Гробуа, — когда диппочта используется для переправки шпионских материалов, — он пососал постоянно гаснущую трубку и откашлялся.
—Ах, ах! — воскликнул Барбье. — Все, что не соответствует программе, все шпионаж! Зачем было приезжать? Пусть бы наши «советские товарищи» все сами
засняли, написали все наши репортажи и очерки и прислали. И им и нам меньше хлопот.
Луговой счел долгом вмешаться.
- Извините, друзья, — сказал он, — у вас беспредметный разговор. Вы повезете, господин Барбье, через границу любые пленки. Кстати говоря, и здесь вы можете снимать все, что захотите.
- И военные заводы?
- Простите, — начал раздражаться Луговой, — я предполагал, что вы не военный корреспондент, а спортивный.
- Но стадионы ЦСКА нам покажут? — усмехнулся Вист.
Луговой подозрительно посмотрел на него, и Вист торопливо переменил тему разговора.
Не беспокойтесь, Луговой, одни из нас любят вашу страну, другие не любят, но тех жуликов, что снимали телефильм, среди нас нет.
- Почему жуликов? — вскинулся Барбье. — Наверняка они там переборщили, но ведь и доля истины есть.
- Какая доля? — пососав трубку, спросил Гробуа.
- Ну, не знаю... Что у вас, все мальчишки пользуются бутсами и мячами «Адидас»? — повернулся он к Луговому.
- Нет, конечно, но...
- Ну так в чем же они наврали, — перебил Барбье, — показав ваших босоногих футболистов? Вас никто не упрекает, что они у вас есть. Не надо только кричать со всех крыш, что вы всему народу предоставили все возможности для занятий спортом. Кому-то больше, кому-то меньше...
- Первых поменьше, — поддакнул Вист, — вторых побольше. А, Луговой? Или я занимаюсь злостной антисоветской пропагандой? Так, кажется, у вас говорят? — Он захохотал.
- Так, так, именно так они говорят, — покивал головой Гробуа, — и, судя по вашим статьям, вы как раз этим и занимаетесь.
- Вот я и приехал, чтобы посмотреть, как все обстоит в действительности. Ну, ладно, пора спать... Хотя я немного еще поработаю. Знаете, надо застенографировать первые впечатления, пока свежи.
Вист еще в Москве предупредил Лугового, что привык поздно ночью диктовать своей секретарше, и попросил, чтобы никого не беспокоить, поместить их в одном купе. При этом он весело подмигнул.
Последним отправился спать Гробуа.
- Знаете,— сказал он на прощание,— это вы здорово придумали — пригласить всех нас посмотреть ваш спорт. Но таких, как Барбье, могила исправит. Он здесь темных очков не снимет, не надейтесь. Вернется, все равно вас будет грязью поливать.
- Ну что ж, — пожал плечами Луговой, — быть может, тогда кто-нибудь из вашей группы уличит его во лжи? А?
- Быть может, — усмехнулся Гробуа, — я, например. А вот Вист вряд ли.
- Вист вряд ли, — согласился Луговой. — А вдруг Манчини или Громбек?
- Возможно, возможно. Покойной ночи.
Они провели в Риге один день, погуляли по юрмальскому пляжу, одарившему их на редкость солнечной для мая погодой, побывали во Дворце спорта, на теннисном стадионе. А затем выехали в Таллин.
На знаменитой гоночной трассе Пирита Клоостри-митса в сосновом лесу проходило первенство профсоюзов по мотогонкам. Здесь произошла у Лугового незапланированная встреча. Они стояли возле судейской трибуны, окруженные вниманием и почетом. Вообще, внимание и почет окружали их с первого дня на советской земле. По Прибалтике с самой Риги они ездили в роскошном «Икарусе», останавливались в лучших гостиницах. Помимо спортивных мероприятий программа пребывания включала посещение концертов, осмотр музеев.
Сейчас они стояли возле трибуны, только что по радио объявили, что на состязаниях присутствуют гости, видные зарубежные журналисты, и назвали их имена.
Мимо с небольшими промежутками проносились черные «болиды» — могучие мотоциклы с почти лежащими на них слившимися с машинами гонщиками. Шли заезды женщин.
Издали слышался слабый рокот, он стремительно нарастал, и через мгновение машины проносились мимо.
Вот и финиш. Закончила дистанцию первая гонщица, вторая, десятая. А когда финишировала четырнадцатая, она поставила свой мотоцикл под деревьями и подбежала к журналистам.
Спортсменка сняла шлем. Она стояла в своем черном кожаном комбинезоне, в грубых сапогах. На ее загорелой, кое-где измазанной, вспотевшей рожице краснел обгоревший на солнце нос, русые волосы рассыпались по плечам.
Это была Ирина. Она неуверенно улыбалась, глядя на Лугового, — может быть, не следовало подходить?
И вдруг Луговой почувствовал к ней неудержимую нежность. До того раздражало его, надоело это постоянное напряжение, эта круглосуточная бдительность — заботиться о своих беспокойных питомцах, следить, чтобы все было в порядке, и в то же время в любую секунду быть готовым дать отпор в споре, отвечать на вопросы, в том числе и те, что с подковыркой... О господи, как это все надоело!
И он сделал то, что в других обстоятельствах никогда бы не позволил себе сделать, — подошел к
