- Не важно. Раз ты не в Москве, я все равно буду скучать. Уж такая я.
- Скучай, скучай, это хорошо, значит...
Он сделал паузу, и она немедленно выкрикнула:
—Правильно! Значит, люблю! Скорей возвращайся! Целую.
—Целую. Возвращайся и ты скорей...
«Личный» разговор закончился.
Луговой неторопливо шел по ночной Москве, поднимался по улице Горького к Маяковской. Проходя мимо дома 22 а — здания Оргкомитета Олимпиады-80, — подумал, что не успеет и опомниться, как промчатся эти три года и в столицу войдет Олимпиада, войдет в гомоне сотен тысяч людей, в реве моторов, в громе оркестров, развевая знамена и транспаранты, пестря яркими одеждами, спортивными формами, сверкая огнями, красками, украшениями. Войдет, растечется, разнесется по улицам и площадям, по залам и стадионам. Кружа головы, наполняя волнением сердца. Придет, пролетит вихрем и полетит дальше, в новые края, новые города, оставив по себе славную, гордую, неизгладимую память...
Но это через три года.
Было тепло, слабо колыхалась листва на деревьях вдоль улицы Горького, тускло светились витрины уснувших магазинов, шелестели редкие за поздним часом машины. И прохожих было немного, больше молодежь...
Спать Луговой лег поздно. Люся все вспоминала, что еще следовало привезти из Италии. Встал рано, заехал в редакцию — самолет улетал лишь в 12 часов.
А вскоре он уже выходил из белоснежного ИЛа на миланском аэродроме. Аэропорт был пустынен и мрачноват. Луговой огляделся и, не заметив встречающих, подошел к окошку справочной. Девушка спросила: «Синьор Луговой? из Москвы? Вас ждут. Вон там». Она кивнула в дальний конец зала, где дремал на скамейке высокий человек в бежевом костюме.
Увидев приближающегося Лугового, человек вскочил и, радостно улыбаясь, пошел ему навстречу. Он был красив, черные глаза светились приветливостью.
Синьор Луговой? Я Бафико —секретарь городского отделения общества Италия — СССР, а вообще чиновник муниципалитета, ведающий спортивными делами. Пошли!
Он говорил по-английски с сильным акцентом, но вполне прилично.
Они сели в маленький «фиат» с двумя странными баллонами на крыше и двинулись в путь. Сначала, разумеется, речь шла о перелете, о предстоящей футбольной встрече, о том, кто из журналистов уже прибыл, кто ожидается.
Луговой спросил о баллонах, и Бафико объяснил, что в них газ. Он показал па выключатель под приборной доской, где слева было написано «газ», справа — «бензин», и сообщил, что простым поворотом может переключить мотор на любое горючее — бензин или газ, притом газ в четыре-пять раз дешевле бензина, но его трудней достать, что многие машины уже переделаны под это двойное горючее и т. д. Он долго и увлеченно распространялся на эту тему.
— А какая у вас максимально допустимая скорость на дорогах? — спросил Луговой.
— Сто километров в час, — небрежно ответил Бафико (спидометр показывал 150), — но вот грузовики нарушают— для них предел шестьдесят километров, а они гонят под сотню.
Шоссе было великолепным — широким, ровным. Огромные сине-белые указатели то и дело возвещали города и поселки, к которым уводили съездные дороги, белые стрелы на серой ленте автострады уточняли путь.
Гигантские грузовики с прицепами, с обозначениями едва ли не всех стран Европы, с затянутыми занавесками на задних окнах кабины, где спал свободный от смены водитель, пока его напарник вел машину, с ревом проносились навстречу. За сутки они пересекали полконтинента, развозя свежую рыбу, мясо, овощи, цветы, фрукты.
Грузовики были красные, синие, белые, желтые, полосатые, облепленные сигнальными фонарями, флажками, обклеенные огромными рекламными надписями и различными изображениями.
А легковые машины, мчавшиеся по шоссе, были еще ярче — всех цветов, а порой раскрашенные ромашками или тюльпанами по зеленому полю, с развевающимися на антеннах разноцветными лоскутами, с качающейся у заднего стекла растопыренной ладонью, с лежащими на спинках сидений львами, тиграми, кошками и собаками из плюша. Впрочем, кошки и собаки порой были живые. Чем дешевле и старее был автомобиль, тем ярче и разукрашенней. Солидные, роскошные «кадиллаки», «мерседесы», пролетавшие как ракеты, были однотонны и скромны в окраске, лишь ослепительно сверкали хрустальные фары и хромированная отделка.
Автострада была платной. Их машина остановилась на мгновение у одного из узких проходов в могучей, перегородившей шоссе бетонной плотине. Служащий в серой форме протянул Бафико бланк, и они помчались дальше. Через сотню километров, при выезде с автострады, они вновь остановятся у такой же плотины, Бафико протянет служащему бланк и деньги, и на небольшом электронном табло мгновенно вспыхнет тариф: сумма уплаты, количество поданных денег, величина сдачи. На все десять-двадцать секунд, и они понесутся дальше.
Через два часа Бафико свернул на стоянку. В этом месте через всю автостраду, словно гигантский мост, был перекинут огромный висячий ресторан, вокруг его массивных «ног», опустившихся по обеим сторонам шоссе, толпились в живописном беспорядке заправочные колонки, буфеты, кафетерии, магазинчики самообслуживания, газетные киоски, общественные туалеты, лавчонки сувениров.
Они наскоро проглотили по крохотной, на один глоток, чашечке обжигающего знаменитого итальянского кофе «экспрессо», закусили булочкой и двинулись в дальнейший путь.
Тянулись вдоль пути зеленые равнины Эмилии Романьи, расцвеченные розово-кирпичными городками, фермами, белыми одноэтажными фабриками современной архитектуры, редкими рощами, пестрыми придорожными ресторанчиками, отелями, заправочными станциями.
Миновали Крамону, Модену, за Болоньей свернули на север и вскоре остановились напротив вокзала у стеклянных дверей отеля «Де ля виль».
В небольшом холле у крохотного бара шумели приехавшие раньше журналисты. Некоторых Луговой знал, они приветствовали его.
У бара разглагольствовал Вист. Рядом с ним, загорелая, красивая, как никогда, в очень открытом платье, стояла его секретарша Элен.
Завидев Лугового, Вист прервал свою речь на полуслове и устремился к нему. Элен последовала за ним.
— Приветствую вас, Луговой, мой славный русский коллега! — Вист хлопнул его по плечу и крепко пожал руку. — Рад вас видеть.
—Как хорошо, что вы приехали, господин Луговой, — вторила Элен, — а то Роберт прямо истосковался без вас, — она бросила на своего шефа иронический взгляд.
Луговой был слишком наблюдателен, чтобы не заметить некоторых перемен. Ему показалось, что Вист как-то постарел, сник, что ли, а Элен, наоборот, расцвела. Она вела себя не так скромно и незаметно, как обычно. Вист, казалось, выпил лишнего, чего с ним раньше не случалось. Впрочем, все это мало интересовало Лугового, он вежливо поздоровался с ними и, увлекаемый Бафико, поднялся в свой номер.
Не успел он переодеться с дороги, как в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли Попов и Донской.
Донской ничем не напоминал своего предшественника в молодежной газете — Короткова. Это был серьезный, аккуратный молодой человек в очках, неторопливый, солидный, немногословный. Он с уважением поприветствовал старшего коллегу и начал обстоятельно излагать «обстановку» — свое мнение о силе команд, о поле, публике, организаторах, о съехавшихся журналистах и условиях работы.
Закончив «доклад», вопросительно уставился на Лугового: какие будут вопросы?
Фотокорреспондент ТАСС Попов, которого Луговой давно знал по многим поездкам, явно скучал.
Это был немолодой, очень опытный работник, не хватавший звезд с неба, но добросовестный и честный. Он делал свое дело по старинке, не любил разных фокусов и привозил добротные банальные фото, какие привозили двадцать лет назад. Он был слегка обижен на Лугового за то, что тот не использовал его
