а мамаша, не жена, а супруга. Она была красива — синеглаза, белозуба и белокожа, с пышной грудью, стройными полными ногами. Эдакая русская красавица, начинающая увядать! Вокруг глаз лучились морщинки, еще недавно намечался, а теперь, увы, уже имелся в наличии второй подбородок, появился живот. Последние десять лет Елена Ивановна последовательно и настойчиво ежедневно… собиралась делать утреннюю гимнастику.
— Если бы, — корил ее Святослав Ильич, — ты хоть сотую долю энергии, с какой ты собираешься ее делать, употребила на то, чтобы просто делать, за тобой ни одна чемпионка по гимнастике не угналась бы.
Елена Ивановна вздыхала, сознавала, принимала теперь уже твердое, окончательное решение. На этом все и кончалось.
— И ведь встаешь — семи нет! — удивлялся Святослав Ильич, — Целый день крутишься. Магазин, рынок, уборка, стирка, готовка, пылесос таскаешь — ни один штангист столько железа за неделю не перетаскает!
— А вот размяться утром пятнадцать минут не хочешь, — и он безнадежно махал рукой.
— Я хочу, — слабо возражала Елена Ивановна, — не получается. Понимаешь, — как начну зарядку, так меня в сон клонит.
— Ну, знаешь, — возмущался Святослав Ильич, — тебе к врачу надо! Уникальное явление: все люди от зарядки просыпаются, а ты засыпаешь! На тебе можно диссертацию защитить.
— Жили дружно, никогда не ссорились. Да из-за чего они могли ссориться, если Елена Ивановна всегда и во всем была согласна с мужем! Иногда его это раздражало.
— А может, я не прав! — восклицал Святослав Ильич. — Может, ерунду порю! А ты все «правильно» да «правильно». Ты можешь иметь собственное мнение, отличное от моего?
— Зачем? — мягко улыбалась Елена Ивановна. — Меня вполне устраивает твое. Тем более ты сам говоришь, что всегда прав.
— Так это аргумент не для тебя, — улыбался Монастырский, — это для «внешнего пользования».
Он очень любил жену. Она же вообще не представляла своей жизни без него. Слава был для нее высшим авторитетом во всем, и за его могучей спиной она уютно укрывалась от всех невзгод, трудностей, необходимости принимать решения.
Зато и Монастырский не знал домашних забот. Елена Ивановна держала дом — «тыл», как выражался Святослав Ильич, — в идеальном порядке. И, что было странно, учитывая ее мягкий характер, она отлично воспитала сына — ведь у Монастырского на это, как он ни старался, времени оставалось немного.
Сергею стукнуло в этом году шестнадцать лет. Он учился в физкультурном техникуме, имел первый разряд по борьбе самбо; рослый в отца и мать, красивый парень. Девчонки обрывали телефон, и, как заметил Монастырский, Сергей стал вести с ними весьма продолжительные беседы. Не то что год назад! Тогда он резко перебивал своих словоохотливых подруг, возвращался домой не позже десяти, и вообще, кроме спорта его, казалось, ничто не интересовало.
Но то было год назад…
А теперь Сергей мужчина — шестнадцать лет! И вот он, в отличие от матери, далеко не всегда и не во всем согласен с отцом.
Но отношения у них самые близкие, и расхождений по «принципиальным вопросам» нет. Хорошая семья, дружная, крепкая…Когда кончилась война, гвардии капитан Монастырский прослужил еще пару лет в Германии, а затем демобилизовался. Тогда, в конце и после войны,' люди в армии порой оказывались на неожиданных для себя должностях. Так и разведчик, позже артиллерист Монастырский вдруг стал комендантом небольшого немецкого городка. Среди прочих дел заботился советский комендант и о восстановлении различных зданий, сооружений, в том числе стадиона.
Трудно сказать, в этом ли причина или в чем другом, о, вернувшись домой и демобилизовавшись, Монастырский в свои двадцать четыре года стал директором стадиона в маленьком украинском городке. Сначала-то стадиона вообще не было, были перекопанное поле и груды битого кирпича. Но он сумел мобилизовать людей, что-то «выбил», что-то выпросил. Словом, отстроили стадион заново, появились спортсмены, и пошла работа. Через несколько лет Монастырский был избран председателем городского совета спортобщества «Эстафета», потом областного, республиканского. К тому времени он заочно окончил строительный институт, да еще и педагогический.
Работать он умел, и в 1974 году (ему как раз минуло пятьдесят) Монастырский был избран председателем Центрального совета «Эстафеты», которым и руководил седьмой год.
Начальство и подчиненные уважали его и ценили. Общество процветало (что, разумеется, не исключало множества забот, хлопот, порой — неприятностей, всегда— трепки нервов). Так что Монастырский мог считать себя счастливым человеком.
С недавних пор за рубежом, да и у нас в печати, стали все чаще мелькать выражения «капитан индустрии», «капитан промышленности», «капитан производства». Слово «капитан» воспринималось теперь как высокая оценка директору завода, главе крупного предприятия.
И однажды на каком-то большом совещании руководящий товарищ, похвалив «Эстафету» и ее председателя, сказал:
— Товарищ Монастырский — спортивный капитан в самом широком смысле. Не капитан команды, а капитан спортивной индустрии, понимая под этим словом все: и строительство, эксплуатацию, использование спортивных сооружений, и организацию массовой физкультурной
работы, и воспитание спортсменов высшего класса, и проведение соревнований любого масштаба, Словом, спортивный капитан, который уверенно ведет корабль, имя которому «Эстафета»…
Звучало все это немного высокопарно, но по существу отражало истинное положение вещей. А главное, звание «спортивный капитан» прочно закрепилось за Монастырским.
— Капитан так капитан, — пожал плечами Монастырский. — Когда-то был капитаном нашей волейбольной команды, потом артиллерийским капитаном, теперь вот спортивный. Не все ли равно? Важно, что капитан.
…Приехав домой с аэродрома, сели ужинать. Елена Ивановна превзошла себя (так бывало каждый раз, когда Святослав Ильич возвращался из зарубежной командировки). Зная слабость мужа, она уставила стол бесчисленным множеством разных закусок, овощей, солений и прочей снедью.
Быстро «отдушившись» с дороги, еще весь красный от горячих струй, Монастырский, радостно потирая руки, сел за стол. Вот когда он почувствовал, что действительно счастлив. Любимая семья, уютный дом, замечательный ужин. И уверенность, что на работе все в порядке.
Вино в семье Монастырских не было в почете — все же «на две трети спортсмены», говорил Монастырский и с укоризной смотрел на жену, эту «неспортивную треть». Иногда пили пиво, особенно в жару, «потому что холодное». Вот и сейчас пара запотевших бутылок стояла на столе.
— Ну, за твой приезд, — сказал Сергей, поднимая налитый на два пальца стакан. — Будь здоров и счастлив!
Монастырскому показалось, что в голосе сына прозвучала тоска.
Он внимательно посмотрел на него, выпил глоток ледяной жидкости и собрался задать вопрос, но в этот момент зазвонил телефон.
— Слушаю. — К аппарату подошла Елена Ивановна. — Добрый вечер, Степан Денисович. Минутку. — Она прикрыла трубку рукой и вопросительно взглянула на мужа.
Но Монастырский уже встал. Степан Денисович Ковалев был его первый заместитель.
— Слушаю, Степан, привет, спасибо.
Ковалев извинился за поздний звонок, потом неуверенно спросил:
— Святослав Ильич, вы завтра на совещание строителей поедете или мне? Вы ж только прибыли…
— Поезжай ты, — после минутного раздумья сказал Монастырский.
— И еще, Святослав Ильич, вас не было, а состав команды нашей во второй лиге утверждать пришлось срочно…
— Утвердили?
— Утвердить-то утвердили, но… — Он помолчал. — Цветков не вошел.
— Как не вошел? — Монастырский был неприятно поражен: Цветков — великолепный вратарь, и его
