место, честно говоря, в команде «Эстафеты», выступающей не во второй, а в высшей лиге. И вдруг не вошел!
— Не вошел, — твердо повторил Ковалев. Несмотря на молодой возраст — ему не было тридцати пяти, — он не робел перед начальством. — Грешки за ним водятся, Святослав Ильич.
— Что за грешки?
— Тренировками манкирует, грубит. Одним словом, зазнался.
— Так, ну ладно, — проворчал Монастырский и приказал — Вызвать мне его послезавтра к девяти часам.
— Что еще?
— Все. Извините, что побеспокоил, но совещание строителей завтра с утра, а про Цветкова хотел, чтоб вы от меня первого узнали.
— Спасибо, Степан, — устало произнес Монастырский, — до завтра.
Он вернулся к столу и продолжал слушать сына, но рассеянно — мысли его были на работе. Постепенно он оттаял и принялся рассказывать о поездке. Не очень многословно. Как обычно. Но точно и образно. Рассказ прервал новый звонок.
— Опять тебя. Наташа, — передавая ему трубку, сказала Елена Ивановна.
Наташа была секретаршей Монастырского. Серьезная, скромная, красивая девушка, исполнительная, добросовестная и преданная своему начальнику. Она порой звонила Монастырскому домой, если тот весь день не был на работе: где-то заседал, выступал, осматривал объекты…
— Добрый вечер, Святослав Ильич, ради бога извините, что беспокою, но дело срочное.
— Давай, давай, Наташа. — Монастырский любил Наташу и порой думал, что, будь у него дочь, он хотел бы иметь такую.
— Звонил Ковров из Каспийска. Прямо умолял его принять на той неделе в любой день. Чем раньше, тем лучше. Просил срочно сообщить, когда сможете.
— Ну не завтра же, Наташа! Завтра у нас четверг. Так. Дай уж мне пару дней разобраться. Сообщи ему: пусть прилетает в тот понедельник, прямо с утра. А что у него?
— Не знаю, Святослав Ильич, — замялась Наташа, — срочное дело, говорит.
Монастырский был уверен, что его секретарша в курсе; ей многие поверяли свои дела, советовались, как мол, «капитан» воспримет предложение, просьбу, идею. Но Наташа, если и давала советы, ему никогда ничего не говорила и ничьим ходатаем не выступала. Цветы, конфеты, всякие пустячки с благодарностью принимала. Более серьезные дары вежливо, но твердо отвергала.
— Ну ладно, — сказал он, — у тебя все в порядке? Никто не обижал без меня?
— Никто. — Наташа весело рассмеялась. — Я сама кого хотите обижу. Я ведь злюка и интриганка.
— Еще какая, — улыбнулся, в свою очередь, Монастырский. — До завтра.
И он повесил трубку.
Ужин, как всегда, стал напоминать пунктирную линию— беседа с женой и сыном все время прерывалась звонками, порой действительно важными, большей частью пустыми.
Усталый и уже весь в делах, Святослав Ильич, наверное, поэтому не обратил особого внимания на странный звонок.
Он подошел к телефону сам и удивился, услышав низкий голос:
— Гражданин Монастырский?
Он невольно переспросил:
— Вам кого? Да, я гражданин Монастырский.
Не успел он произнести эти слова, как Сергей одним прыжком оказался рядом, выхватил трубку и, бросив «Это меня», приложил микрофон к уху.
— Да, да, хорошо, завтра буду. Нет, не опоздаю.—
Он положил трубку и вытер пот со лба.
— Ты что, теперь стал гражданином Монастырским? — улыбнулся Святослав Ильич. — Кто это тебя столь официально?
— Да так, по делу… — пробормотал Сергей.
Но в этот момент снова раздался звонок, и кто-то долго морочил голову Святославу Ильичу всякой ерундой, так что, закончив разговор, он забыл, о чем спрашивал сына.
Спать легли поздно.
А на следующее утро жизнь покатилась своим чередом. В семь утра Святослав Ильич проснулся мгновенно, по давней еще с военных времен привычке поразмялся в лоджии с двойниками и гантелями, поплескался в ванной, побрился и, надев белую рубашку с галстуком, вышел на кухню, где Елена Ивановна уже накрыла завтрак. На дворе намечался жаркий день, но Монастырский считал, что председатель обязан являться на работу в костюме и при галстуке. Он никогда не требовал того же от подчиненных, но все они, кто ворча, кто посмеиваясь, следовали примеру «капитана».
В квартире стоял запах кофе и яичницы, что неизменно уже с утра приводило Святослава Ильича в хорошее настроение. Да и Елена Ивановна, свежая с утра, румяная («Ты как булка», — говорил ей муж), улыбающаяся, тоже способствовала этому настроению.
— А где Сергей? — спросил Святослав Ильич.
— Да убежал, пока ты зарядку делал. Какие-то дела у него важные….
— «Гражданин Монастырский»! — усмехнулся Святослав Ильич. — Ты не знаешь, кто это ему звонит?
— Уж третий раз. Сначала думала тебе. Переспрашивала. «Нет, — говорят, — Сергея Святославовича нужно».
— Странно…
Ровно в половине девятого внизу раздался короткий автомобильный сигнал. Опять эти Володины штучки! Шофер Володя был точен и аккуратен, но имел противную привычку, подъехав к дому или совету, докладывать о своем прибытии коротким гудочком. Сколько ни выговаривал ему Монастырский, объясняя, что, может, кто спит или работает и вообще звуковые сигналы в городе Москве запрещены правилами дорожного движения, Володя виновато кивал головой и упрямо продолжал свое.
Центральный совет «Эстафеты» занимал старинный двухэтажный особняк на одном из московских бульваров. За особняком чудом сохранился довольно большой запущенный сад, где днем няньки прогуливали детишек, а вечером по одной на скамейку сиживали влюбленные парочки. Окна председательского кабинета выходили в этот сад.
Машина доставила Монастырского до «конторы», как большие начальники любят порой кокетливо называть государственные или общественные организации, которые они возглавляют. По дороге Володя подробно изложил все эстафетские новости. Накануне по пути с аэродрома он молчал, предоставив слово жене и сыну начальника. Но сегодня брал реванш.
Володя никогда не сплетничал, не кляузничал. Он сообщал обычно приятные, веселые, забавные новости.
— Тебе надо платить тройную зарплату, Вольдемар (так Монастырский называл своего верного водителя). Как редактору многотиражки, как заведующему радиоузлом и как шоферу. Скоро на утренние газеты перестану подписываться — ты мне их с лихвой заменяешь. Вот только международной информации недостает.
— Могу и ее. Но про международные дела, товарищ председатель, в газетах есть, а вот насчет наших, в «Эстафете», маловато.
— Как маловато? — притворно возмущался Монастырский. — Во вчерашнем «Советском спорте» о нашей спартакиаде чуть ли не разворот, на той неделе о Рубцовой очерк, репортаж из Ленинграда…
— Да я не о том, товарищ председатель. Нигде же не сообщается, что Клавка-машинистка родила двойню.
— Когда? — искренне удивился Монастырский.
— Сегодня ночью, — торжествующе сообщил Володя. При этом оставалось тайной, как он успел об этом узнать. Разве что его корреспондентская сеть распространялась и на родильные дома. — А еще в отделе футбола Киселев, тренер, женится на Тамаре Ивановне из бухгалтерии…
