– Это, барыня, – заставил себя оживиться Гошка, – целая история…
– Так рассказывай же!
Гошка поклонился и начал:
– Конечно, мы многого не знаем и о ином можем только догадываться, но, как говорят, лето одна тысяча семьсот пятого года в итальянском городе Кремоне было особенно прекрасным…
Барыня и Аннушка, точно по команде, недоуменно воззрились на Гошку.
– Да, да, – продолжал он храбро, – как ни странно, история, приключившаяся с нами, началась в Италии примерно сто пятьдесят лет назад.
Вот когда пришли на помощь Гошке книжки, приобретенные на Сухаревке и других московских книжных развалах! Он сочинял. Смело и вдохновенно. В рассказе причудливо переплетались подлинные события, связанные с Беспалым Сережей и его скрипкой, Амати-Матькой, и весь арсенал читанных им бульварных книжек.
Стоило Гоше поймать недоверчивый взгляд барыни, он спешил оговориться:
– В точности этого, конечно, никто не знает, но говорят…
Или:
– По слухам…
Когда же Гошка, убоявшись, что чрезмерно злоупотребляет вниманием своей владетельницы, торопливо свел концы с концами, она, переведя дух, сказала:
– Уф! Скажи спасибо, что я ужасная любительница страшных историй, а то получил бы ты сегодня за свое вранье баринову «трубочку», а то и две.
Гошка опешил и чуть было не начал клясться и божиться, что все в точности так и было, но вовремя поймал предостерегающий взгляд Аннушки и, улыбнувшись, развел руками:
– Сударыня! Возможно, я и сочинил немного там, где в событиях были темные места. Только ведь Сережу Беспалого действительно убили, и его итальянская скрипка была у нас на хранении, и подожгли нас с умыслом, и из Москвы выдворили, чтобы лишние разговоры пресечь. Все это чистая правда!
Аннушка облегченно вздохнула и легонько наклонила голову: «Так, мол. Все правильно».
Внезапно барыня еще раз испытующе оглядела Гошку:
– А ты умеешь читать?
Пока Гошка соображал, к чему бы этот вопрос и как на на него ответить, барыня велела Аннушке подать книгу, которая лежала у той на коленях.
– Читай!
Гошка открыл наугад книгу и, откашлявшись, начал громко:
– «Графиня сверкнула своими небесно-голубыми очами и воскликнула гневно:
– Граф, вы забываетесь! Я пожертвовала ради вас своей молодостью…»
– Очень хорошо, – прервала его барыня. И, как показалось Гошке, не без некоторого злорадства объявила:
– Сегодня вечером будешь читать мне и освободишь от этой, как видно, неприятной для нее обязанности Анну, у которой каждый день фокусы: то голова болит, то, видите ли, нет настроения.
Гошка по-настоящему испугался. Ему очень нравилась триворовская воспитанница, он угадал, что жизнь ее в господском доме далеко не сладкая. А тут еще это…
Однако, покосившись в сторону Аннушки, увидел, что глаза ее сверкают почище, нежели у графини из книжки, только не гневом, а откровенной радостью. И голова опустилась в уже понятном Гошке кивке: «Все, мол, так. Прекрасно!»
– Слушаюсь, барыня! – поклонился Гошка.
– Распорядись, – это уже Аннушке, – чтобы его вымыли и одели пристойно.
– Слушаюсь, сударыня! – церемонно, но, как показалось, насмешливо поклонилась Аннушка.
– Идите же! – топнула ногой барыня.
Дед Семен и Прохор отнеслись к внезапному Гошкиному возвышению с единодушным сожалением:
– Попал, похоже, как кур в ощип. С непривычки, ох, туго придется… – покрутил головой Прохор.
– Да, милок, – вздохнул дед, – на горяченькое местечко угодил. Было тебе говорено. Да что теперь. После драки кулаками не машут.
– Погоди, солдатик, – возразил Прохор. – Драка-то у него только начинается – можно сказать, все впереди. – И Гошке: – Давал наказ проглотить язык и барский дом обходить за семь верст – выполнил его худо, в чем раскаешься по прошествии самого малого времени. Ныне тебе второе обещанное наставление. Коли коротко сказать: никого не бойся, а сделай так, чтоб боялись тебя.
Тут даже дед Семен саркастически усмехнулся:
– Пожалуй, хитро это…
– Верно! Не просто. Однако возможно и даже необходимо. Господа суть твои владельцы и повелители. Не потрафил барину или кому из его близких – пиши пропало. А угодить будет временами ой мудрено, потому как не от тебя чаще всего будет зависеть, хорош перед ними али нет, а от них самих – как почивали ночь, с
