рождения. Однако истинной причиной небывалого наплыва дворян было не только и даже не столько желание засвидетельствовать свое уважение владельцу Никольского, сколько стремление собраться вместе в наступившие тревожные времена, жажда услышать новости, обсудить надвигающиеся невиданные доселе перемены, которые до животного страха и ужаса пугали большинство помещиков и помещиц.
И вот обед начался.
Чего только не было в этот день!
Стреляли из пушки, которая молчала, должно быть, более полустолетия, катались на лодках, вечером перед домом в прилегающей к нему части парка был зажжен фейерверк. Молодежь танцевала до упаду под собранный – вправду сказать, с большим трудом – свой, из крепостных, оркестр. Во время обеда, после первых тостов за здоровье хозяина, стали вспыхивать новые либо продолжаться начатые разговоры о том, что волновало собравшихся: верно ли, будто готовится для крепостных воля, что из этого воспоследует, и вопрос, беспокоивший более других, – как будет с землей.
– Помилуйте, дамы и господа, – громко витийствовал сосед Триворовых Василий Николаевич Пафнутьев. – Неужели государь допустит, чтобы у кого-то поднялась рука на то священное и неприкосновенное, что нашим дедам и прадедам даровано его дедами и прадедами? Даровано за заслуги перед престолом и отечеством…
– Заслуги твоих пращуров перед престолом и отечеством известны… – тихо, но отчетливо произнес один из гостей, сидевший к Гошке спиной, плотный, с бычьей шеей. – Перед матушкой-императрицей Елизаветой Петровной прыгал в шутовском колпаке с бубенцами. За то и пожалован был землей и тысячью крепостных душ.
Расфуфыренная старая барыня обратилась к присутствующим, ища сочувствия и поддержки:
– Мои хамы знаете что заявили? Землю, мол, пашем испокон веков, а потому – наша она. Каково, а?
Поднялся невообразимый шум. Ах, на любимую мозоль наступила барыня!
– Волками! Волками глядят мужички!
– У нас половина соседей – кто куда по городам из поместий: одни в уездный, другие в губернский, третьи в Москву или в Петербург.
– Разбегаются тараканами врассыпную… – желчно заметил бычий загривок. – Это, господа, трусость, – возвысил голос, и все головы повернулись к нему. – Не в бегстве наше спасение…
– В чем, позвольте спросить?
– В силе. И сила наша – земля.
– А если земли лишимся? Что тогда?
– Пустое, господа. Какую-то часть, возможно, придется уступить. Но ведь не все. И не задаром. Ко мне же на поклон придет мужик: дай в аренду, батюшка. Ну, я и дам…
По столу пробежал сдержанный смешок.
– Я ему дам… – продолжал, наливаясь злобой, оратор, – так, что он мне вдвое, втрое против нынешнего будет должен. А не хочешь, подыхай с голоду!
– Господа, господа! – почтивший Стабарина своим посещением уездный предводитель дворянства отставной штабс-капитан Вертунов легонько постучал вилкой о бокал. – Позвольте внести некоторую ясность…
Гости притихли. Невелика шишка, а все ближе к начальству.
– Как известно, государь император, еще будучи наследником престола, принимал участие в рассмотрении вопроса о том, скажем, несколько ненормальном положении, в котором пребывает значительная часть населения Российской империи, и хотел…
– Врет! – убежденно сказал соседу гость с бычьим загривком. – Государь, будучи наследником, всеми силами противился переменам. И сейчас о нас с вами печется. Поди, слыхали, что его величество изволили сказать на приеме, данном уездным предводителям дворянства Московской губернии? «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собой отменится снизу». Достаточно ли ясно выразился?
– Куда уж яснее…
А здешний уездный предводитель добавил:
– Не угодно ли, господа, вместо перемен, полагаемых с согласия и одобрения государя, нового Пугача, Степку Разина или иного разбойника и душегуба?
– Боже, спаси и сохрани! – вырвалось единодушно.
– А ведь именно о том и речь: или… или…
Гошка, весь обратившись в слух и внимание, думал торжествующе: «Боитесь! Боитесь нас, господа дворяне! Хорошо это. Ах, как славно!»
На растревоженный муравейник Походило уездное дворянство: ездило, суетилось, томилось от страха и ожидания.
– Господа, – вздохнул кто-то. – Бог с ней, с землей. Самим бы остаться в живых…
А тот, с бычьей шеей, твердил свое:
– За глотку взять мужика. Я половину своих в дворню перевел, а другую – переселил на песочек. Погляжу, что они с волей станут делать без землицы…
За столом одобрительно галдели.
Поздно вечером, когда большинство гостей разъехалось, оставшиеся мужчины, в основном люди в возрасте, расположились в просторном, увешанном оружием кабинете хозяина. Среди них оказался и некий
