сдвинемся. Надо будет определить все ее обычные маршруты, обойти все места, где она бывала.
— Макс, чем мы можем помочь? — спросила Светлана.
— Вы занимайтесь Виолеттой Никодимовной. Бабуль, и ты тоже. Надо ее поберечь. Я буду ее дергать только тогда, когда мне понадобится уточнить какие-нибудь сведения.
— Может, мне забрать Виолетту к себе на дачу? Как считаешь? — обратилась Лидия Сергеевна к Светлане.
— Было бы замечательно, — поддержала та ее идею. — Правда, она сейчас не в лучшей форме… Мало ли, вдруг врачи понадобятся?
— Да к нам «скорая» за двадцать минут доезжает, — уверенно заявила Лидия Сергеевна. — А ты, Светуль, тоже могла бы на недельку бросить свои дела и с нами поехать…
— Но Виолетта Никодимовна, скорее всего, захочет дожидаться Кристину здесь, дома, — резонно заметила Оксана.
Лидия Сергеевна отмахнулась от нее, как от мухи.
— Ерунда какая! Уговорим, чего тут одной слезы лить? Побудет на свежем воздухе, пока Максим здесь разберется. Разберешься ведь?
— Не беспокойся, разберусь. Но с Виолеттой Никодимовной, думаю, придется повозиться.
— Не твоя забота, — сурово молвила бабушка. — Ты нам Кристину ищи. Зря, что ли, столько лет прослужил сыщиком. Такая хорошая девочка! Вот найдешь ее, так она тебе век благодарна будет. Ты еще вспомнишь мои слова!
Максим вытаращил на бабушку глаза — неужели она опять за свое? Нечего сказать, нашла время.
— Что ты на меня так уставился? Начинай свой поиск, Виолетту мы со Светулей берем на себя. Ну и тебе поможем, если надо. Съездить куда, со свидетелями поговорить.
— Бабушка, ты даешь, — засмеялся Максим. — С какими свидетелями ты собралась разговаривать? Давай я уж сам разберусь. Вот Оксана мне поможет, если что.
Лидия Сергеевна с неодобрением взглянула на Оксану и, покачав головой, сварливо пробормотала:
— Ладно, посмотрим, как она поможет.
Остаток дня Бублейников занимался тем, что систематизировал переданные ему редактором документы из личного архива Дымовой. Дневники сложил отдельной стопкой — для детального изучения, из здоровенной кучи фотографий отобрал наиболее интересные и пригодные для публикации. Второстепенный материал — переписку с коллегами и друзьями, всякие грамоты, свидетельства, дипломы и газетные вырезки — сложил в пластиковый контейнер и убрал на стеллаж, до лучших времен. Все это в дальнейшем может понадобиться, но как гарнир к основному блюду.
Затем он составил график работы над рукописью. Получалось, необходимо писать не менее десяти страниц в день, чтобы уложиться в срок. «Придется немного напрячься, — подумал Ленечка. — Впрочем, задача посильная. Главное — чтобы не мешали работа и личная жизнь».
С работой он разберется — не впервой. В крайнем случае, возьмет больничный на недельку. Ну а личная жизнь…
Умудренный собственным печальным опытом Ленечка множество раз давал зарок не навязываться женщинам, которые ему отчаянно нравились. Ему надоело быть смешным, нелепым, жалким, какими обычно выглядят отвергнутые мужчины. «Я похож на безрукого альпиниста, который, вопреки здравому смыслу, монотонно штурмует Эверест», — внушал он себе.
Но каждый раз под наплывом очередного сильного чувства Бублейников про все зароки и внушения мгновенно забывал. В этом было что-то фатальное, но ничего поделать с собой Ленечка не мог.
Он вспомнил свой последний телефонный разговор с той самой новой сотрудницей, из-за которой уже несколько месяцев его душа не знала покоя. Собственно, даже не разговор, а монолог Бублейникова, куда девушка лишь изредка вставляла «да-нет». Очередная попытка установить внеслужебные отношения закончилась провалом.
«Ну что же, нет худа без добра, — грустно вздохнув, подвел итоги Бублейников. — В ближайшее время личная жизнь вряд ли помешает работе над книгой».
Так или иначе, но пора было вновь приниматься за рукопись. Наступил вечер, самое плодотворное время, когда сочинять так легко и приятно. Когда Ленечка был по-настоящему увлечен тем, что пишет, то мог не вылезать из-за компьютера часами. Книжка Дымовой, которая изначально рассматривалась как очередная халтура, способ заработать деньги, теперь виделась ему мегабестселлером, хитом продаж и лидером рейтингов. После встречи с Ольгой Святославовной Бублейников сразу почувствовал — впервые в жизни он может сделать что-то стоящее. Интереснейшая тема, фактура, уже имеющаяся в его распоряжении, сама Дымова как хранитель бесценных воспоминаний — все вместе взятое содержит колоссальный потенциал успеха. И Бублейников собирался использовать этот потенциал на все сто процентов.
Вступление он набросал в общих чертах и отложил, чтобы окончательно отшлифовать, когда будет готова рукопись. Затем, замирая от удовольствия, приступил к первой главе, для которой придумал интригующее название: «Ужас горячих песков».
«Пустыня. Само это слово навевает уныние. Пустыня — действительно место довольно тоскливое и безрадостное. Попав сюда, человек ощущает себя беззащитным и одиноким. Бесконечные, насколько хватит взгляда, однообразные серо-желтые или коричневые пески. Клубки перекати-поля, мечущиеся по волнам барханов, редкие злые ветки саксаула напоминают обломки кораблекрушения. Если вдруг появится что-то живое, то это будет змея или тарантул. Как подарок судьбы — верблюд и его неприветливый хозяин, живущий где-то на краю выжженной зноем земли, там, где проходит призрачная граница между цивилизацией и пустыней, между жизнью и смертью.
Но самое страшное в пустынях, которыми так богата наша планета, не иссушающий зной, не отсутствие воды и зелени, не сумасшедший перепад температур — от плюс пятидесяти днем до минус тридцати ночью, не пресмыкающиеся или их соперники в добывании скудной пищи, ядовитые пауки.
Настоящий ужас пустыни — таинственные и безжалостные хозяева этой загадочной и смертельно опасной для большинства людей территории. Создания, незримо, но жестко управляющие своей вотчиной и никогда, ни при каких обстоятельствах не желающие вступать в контакт с человеком. Мне довелось побывать в пятнадцати серьезных научных экспедициях, исследовавших крупнейшие пустыни мира. Я многое слышала от наших проводников или кочевников про Хозяина пустыни. И все же долгое время была уверена, что это легенды, предания, сказки, которые передаются здесь из поколения в поколение, но ничего общего с действительностью не имеющие. Однако мне и нескольким моим товарищам довелось убедиться, что за красивыми повествованиями кроется странная и жуткая правда, осмыслить которую мы оказались не в состоянии».
Сочинив этот интригующий заход, Бублейников некоторое время копался в справочниках. Затем быстро, но внимательно просмотрел довольно толстую тетрадь в клеточку, на обложке которой было написано «Дневник № 5. Пустыни. 1946–1958 гг. Младший научный сотрудник О. Дымова. Экспедиции в Гоби, Каракумы, Такла-Макан».
Судя по почерку и характерным следам, оставленным ручкой или карандашом, записи делались в походных условиях. Иногда тетрадь лежала на чем-то мягком, видимо, на рюкзаке, а иногда письменным столом служил твердый камень. Кое-где чернила были размыты влагой, а карандашные пометки стерлись. Но в основном читать было можно, тем более почерк у Дымовой был вполне разборчивый.
Следующие несколько страниц книги Бублейников выделил для обстоятельного, однако не лишенного изящества повествования о маршрутах и научных целях наиболее значимых экспедиций, в которых побывала Дымова. Отдельный рассказ он посвятил ее коллегам, некоторые из которых уже в те годы были легендарными учеными.
Шел третий час ночи, но спать совершенно не хотелось. Посчитав, что историческая и научная часть первой главы несколько затянулась, Бублейников решил вернуться к философско-мистической составляющей сюжета. По-хорошему, конечно, ему нужно было дождаться расшифровки диктофонной
