займусь их руководителями. Морда этого Сергея Ивановича мне ужасно не понравилась.
— Что значит — ты займешься?
— Ну, не я один, конечно. Немного последим, немного послушаем. Вдруг да и узнаем что полезное? С ребятами еще поговорю, которые мне справочку на этот «Орден белых маркетологов» готовили. Конечно, вилами по воде, но попробовать стоит. Мне покоя не дают эти Кристинины проекты. Что хорошего можно сделать вместе с такими людьми? Неужели она до такой степени глупая?
— Нет, просто упрямая. Не забывай, какое она горе пережила, когда ее родители пропали. Мне теперь кажется, это ее истерическое желание разбогатеть связано с мечтой финансировать поиски отца с матерью. Ты же знаешь, что на розыск людей нужны огромные деньги.
Телефон зазвонил, когда они уже почти дошли до Оксаниного подъезда.
— Максим, — услышал он несчастный бабушкин голос. — У нас беда. Виолетта Никодимовна умерла.
Бублейников чувствовал себя отвратительно. Надо же было сорваться и испортить все дело! Ответа на вопрос, кто его преследует и кто мешает работе над книгой, он не получил. Зато старуха из-за его несдержанности впала в маразм. А ведь Дымова наверняка могла что-то знать или о чем-то догадываться.
Надо сказать, что про экспедицию Бахмина Ленечка узнал совершенно случайно. Два дня назад ему позвонил старый друг его отца, Семен Афанасьевич Рогов. Когда-то давно он закончил Литературный институт, писал посредственные стихи и популярные брошюры, был составителем бесчисленных сборников, числился литературным консультантом при некоторых крупных персонах книжного рынка. Собственно, это с его помощью Бублейников-младший закрепился в издательстве.
— Вчера ужинал с Шустровым. Он сказал, ты ваяешь очередной шедевр, — голос у Рогова был низкий, звучный, очень солидный.
«С такими данными ему бы министром быть», — раздраженно подумал Ленечка. Разговаривать со словоохотливым Семеном Афанасьевичем было некогда. Но не бросать же трубку!
— Вот они, коммерческие тайны, — натужно рассмеялся он в ответ. — Предупреждали, чтобы никому ни слова…
— Какие от меня могут быть тайны? — благодушно сказал Рогов. — Я всех этих сукиных детей знаю как облупленных. Вместе со всеми их коммерческими тайнами. Ты мне лучше вот что скажи — пошла Дымова с тобой на контакт?
— Да вроде того. А почему вы спрашиваете?
— Интересно мне. Понимаешь, я в свое время книжонку одну забавную делал. Про то, как большевики в Гималаи за счастьем ходили.
И Рогов рассмеялся собственной шутке. Бублейников на всякий случай тоже хихикнул.
— Я имею в виду экспедиции Барченко, Рерихов и так далее. Конечно, не только в Гималаи. На Алтай, Тянь-Шань, в Крымские пещеры. Знаешь, поиски древних культур, Шамбалы, установление связей с духовными учителями человечества. Эти походы финансировало НКВД, а курировал Глеб Бокий. Вообще в те годы многие рвались в Гималаи. Очень увлекательная тема. Я много в архивах сидел, со свидетелями встречался, еще живыми. И вот один очень старый человек, чекист по фамилии Гринберг, рассказал загадочную историю про экспедицию профессора Бахмина, о которой странным образом не сохранилось практически никаких документальных свидетельств. Хотя по значимости своей она могла соперничать с экспедицией Рериха. Эта экспедиция в начале тридцатых годов отправилась в Гималаи и там исчезла. Когда в Китай по заданию Бокия отправились сотрудники НКВД выяснять, что произошло с Бахминым и его людьми, открылось одно любопытное обстоятельство…
Внимательно выслушав рассказ Рогова, Ленечка спросил:
— И никто так до сих пор и не знает, что на самом деле произошло с экспедицией Бахмина?
— Никто. Кроме, может быть, Дымовой. Но она утверждала, что самостоятельно добралась до нашей границы, никого не встретив по дороге. Ее действительно нашли уже на нашей территории, совершенно истощенную, с обмороженными пальцами. Ее тогда еле выходили. Видел, у нее среднего пальца на правой руке нет?
Бублейников кивнул.
— Вот это оттуда последствия. Как мне сказал Гринберг, Дымову пытались обвинить в шпионаже в пользу китайцев, однако дело было прекращено и ее на время выпустили из лубянской тюрьмы. Она была женщина сообразительная — тут же собралась и уехала за Урал, в экспедицию. И когда пришли арестовывать, то дома ее не оказалось. А времена тогда какие были — если сразу не взяли, то потом уже не возвращались. Огромный маховик репрессий крутился. Вот Дымовой и удалось пересидеть, бегая из экспедиции в экспедицию. Поневоле большим специалистом стала.
— Странно, что ее вообще выпустили.
— Очень странно. Впрочем, может быть, кто-то из высшего руководства посчитал, что за ней последить надо, или еще какие резоны были.
— А откуда пошел слух, что Дымова имела какое-то отношение к Бахмину? — поинтересовался Ленечка, и Рогов рассказал ему о протоколе допроса проводника-шерпа.
— Других документов нет. Да, в общем, и это свидетельство тоже условное. Записали все со слов неграмотного человека, какое же это доказательство? И Дымова это прекрасно понимала, и следователь, который вел дело. Вот если бы он дожал ее тогда, добился признания…
— Ну да. Мы знаем, как они добывали эти признания. Был бы очередной самооговор, и все.
— Не знаю. Ты попробуй, поговори с ней на эту тему.
— А вы в свое время не пытались?
— Пытался. Она выставила меня за дверь и приказала больше не попадаться на глаза. Очень решительная женщина. Впрочем, она права. Нет документов — нет разговора.
— А как же рассказ вашего старого чекиста?
— Я сразу не записал его на диктофон, а дед взял и умер.
— Найти следователя, который вел дело Дымовой, вы не пробовали?
— Пробовал. Следователя расстреляли в пятьдесят третьем, по делу Берии. Так что никаких концов.
После беседы с Роговым Бублейников долго размышлял, стоит ли ему затевать разговор с Ольгой Святославовной на эту тему. Если она самоуверенного, настырного Рогова выставила за дверь, то его вполне может постичь та же участь. Да и нужна ли такая скользкая тема в книге? Чем дольше Ленечка думал об этом, тем отчетливее понимал — ввязываться в эту мутную историю нет никакой необходимости. Но как только Бублейников твердо решил похоронить опасную тему, он неожиданно вспомнил об одном нюансе последнего разговора с Дымовой. Поначалу-то он не придал этому значения, хотя не мог не отметить некую странность в поведении собеседницы. Боясь поверить догадке, Ленечка включил диктофон. Он не ошибся, цепкая память репортера не подвела его: в какой-то момент, увлекшись повествованием, старушка практически призналась в том, что была знакома с Бахминым. Только вот что все это значило?
Ленечка совершенно не желал заниматься историческими загадками. Да, в Гималаях в свое время пропала экспедиция. Допустим, Дымова что-то знает об этом. Ну и плевать. Ей девяносто пять лет, и даже если она в чем-то провинилась, то теперь уже Бог ей судья.
Итак, решение было принято — он не станет обсуждать с Ольгой Святославовной эту тему. Однако уже на следующий день, разозленный поведением Дымовой, он изменил свое решение. Бросаться обвинениями он не намеревался, а планировал в процессе последнего их разговора только намекнуть, слегка поднажать на старуху, заставить ее высказаться, что-то выболтать.
Однако произошло то, чего Ленечка предвидеть никак не мог.
Когда, выйдя из больницы, он уже садился в машину, позвонил редактор издательства.
— Ну как дела? — бодро поинтересовался Шустров. — Сбор материала, как я понимаю, закончен.
— Кажется, да, — угрюмо подтвердил Бублейников эту очевидную теперь мысль. — Ты ведь знаешь, что произошло с Дымовой?
