находится в шоке от всего случившегося. Она уверена, что вы женились первым.
Дэннис поднял на него тоскливые глаза:
– Возможно, это чья-то ужасная шутка?
– Не знаю. Но попытаюсь узнать.
– Вы из-за этого разыскали меня здесь? – спросил Дэннис, беспокойно постукивая пальцами по столу. – У Элис что-то не сложилось, и она решила заняться расследованием причин нашего разрыва? Вы ведь частный детектив?
– Ваша несостоявшаяся женитьба – лишь эпизод другого расследования. Вы ведь понимаете, я не могу разглашать конфиденциальную информацию.
– Понимаю... – пробормотал Дэннис. – Но... Но с Элис все нормально?
– Она жива-здорова, – быстро ответил Том. – Кстати, ее отец не рассказывал вам о своей молодости?
– Много раз, – пожал плечами Дэннис. – Он часто вспоминал о жене. О том, как они познакомились, о свадебном путешествии и все такое. Хотя мне кажется, он недолюбливал экономку. Как же ее звали? Даже не помню.
– Мэган Локлир?
– Да-да, Мэган. Ее наняла еще мать Элис, и Мэган осталась в доме после ее смерти. Кажется, они поссорились, когда Джули погибла.
– Из-за чего?
– Дэйл что-то рассказывал мне, но я не помню.
– Что ж, – Том пожал плечами. – Вы мне очень и очень помогли. И, конечно, помогли Элис.
– Так все-таки, как она?
– Насколько я знаю, она разводится с Винсентом Хэммерсмитом.
Попрощавшись, Том направился к выходу из отеля. В холле он посмотрел в большое зеркало, висевшее прямо на его пути, и увидел, что Дэннис Элберт, скрестив руки на груди, задумчиво смотрит ему вслед.
– Раньше или позже, нам все равно предстоит пройти через развод. Он должен быть легким, потому что теперь мы друзья.
Винсент промолчал. Честно говоря, в его душе царила настоящая смута. Раньше он не любил Элис. Порой даже ненавидел. Она казалась ему лживой, манерной и коварной женщиной, которая невинным выражением лица и намеренной детскостью прикрывала свою порочную сущность. Когда она убежала с любовником в Россию, он готов был ее убить. Но когда она вернулась... Да, тут было над чем поломать голову.
Элис чувствовала, в каком смятении находится ее супруг. «Конечно, ему не позавидуешь, – думала она. – Винсент наверняка нокаутирован известием о моей беременности».
Она была недалека от истины. Когда Хэммерсмит думал об этом, его начинало подташнивать. Он ненавидел Элис за то, что она позволяла себе менять мужчин, словно платья. Это была неопытная ревность.
Элис догадалась, что сестра сумела растопить лед в его сердце. Потом вспомнила о Гарри и закусила губу. Нет-нет, не может быть. У Гарри и Алисы такая любовь, в которой нельзя усомниться. На что она рассчитывала, когда отправляла его во Флориду? На то, что ее сестра откажется от Гарри, а она, Элис, присвоит его? Каким образом? Она и так уже сделала непоправимую глупость, ибо Гарри думает, что у них будет ребенок. Из-за ее головотяпства ее сестре придется лгать.
Элис почему-то даже в голову не приходило, что сестра захочет рассказать Гарри правду. У нее самой правда всегда получалась какой-то не слишком удобной, и Элис предпочла бы ограничиться более простым вариантом: кое-где приврать, кое о чем умолчать, и тогда все как-нибудь образуется.
– В общем, мой адвокат свяжется с твоим, – подвела она черту, хотя это было и не в ее духе – так резво решать трудные вопросы.
Винсент кивнул, но был явно не в своей тарелке. Когда Элис стремительно скрылась, он принялся бродить по библиотеке, словно фамильное привидение, растревоженное звуками оркестра в бальном зале. Вид у него был соответствующий. Да, ему было о чем подумать. Хайнц утверждал, что неизвестный, напавший на Элис ночью и пытавшийся задушить ее подушкой, мог попасть в апартаменты его жены одним-единственным способом: из кабинета самого Винсента. Там была смежная дверь, запиравшаяся на задвижку с его стороны. Это означало, что некто пробрался в кабинет, открыл дверь и оказался в спальне его жены.
С одной стороны, как полагал Винсент, кто угодно мог пробраться в его кабинет. С другой стороны, этот кто угодно должен быть человеком близким, который свободно перемещался по поместью. Черт знает что! Раздрай в душе мешал ему свести воедино нити интриги. Зато этим очень активно занимались другие люди. И здесь, в Иллинойсе, и за океаном, в Москве.
Денис был просто раздавлен, когда узнал, что Роза Пашкова умерла год назад. Тогда он принялся дозваниваться ее внуку – единственному оставшемуся у Розы родственнику. Чтобы ни один профессионал, если что, не смог потом посмеяться над ним.
Внук Розы Пашковой, несмотря на свои молодые годы, оказался ведущим дизайнером крупной фирмы «Элитхаус», и чтобы услышать его голос, Денису пришлось прорвать оборону двух неприступных секретарш. Сам же Пашков манерой разговора походил на шестнадцатилетнего подростка, попавшего под пресс масскультуры.
– Старик, я жутко занят, – сообщил он вместо приветствия. – Отчихай в двух словах, чего ты убиваешься по моей бабуле?
– Ищу свидетелей по одному старому делу.
– Ни фига! – отчего-то изумился тот. – А что за дело?
– О близнецах, – коротко ответил Денис.
– Ну и настрогала бед моя бабуля! – ахнул Костик. – Старик, на меня тут наезжает срочняк, но ты не ссыпайся. Пиши адрес и после семи подгребай ко мне домой.
– У вас есть для меня информация? – Денис едва верил своим ушам.
– Ну, – сказал Костик и отключился.
До семи Денис не мог ни есть, ни пить, и как только стрелки часов оказались в нужной позиции, он рванул на запланированную встречу. Ему пришлось ехать за город, потому что Костик Пашков сменил городскую квартиру на загородный дом.
У дома Костика, как у его хозяина, крыша была сильно скошена. Как потом выяснилось, в мансарде располагалась мастерская, поражавшая размерами и количеством окон. Окно имелось даже в потолке, и Денис непроизвольно то и дело смотрел на застрявший в нем кусочек неба.
Костик Пашков практически не отличался от того образа, который Денис воссоздал по особенностям его речи. У парня оказались длинные волосы, серьга в ухе и по перстню на каждой руке. Он был ужасно худ и не менее ужасно сутул. Еще он носил двухсотдолларовые зеркальные очки, башмаки ручной работы и рубашку из летней коллекции Боско Ди Чильеджи.
– Хорошо, что бабуля моя не дожила, – покачал головой Костик. – До твоего визита, я имею в виду.
– В каком это смысле?
– Ее бы точно посадили. Она уже слегла, когда стала мне про близнецов талдычить. Я думал, она гонит. Прикинь: поменяла детей, когда в больнице работала. Специально поменяла! Я ей в такие дни, как она про близнецов заводила, таблеток в чай побольше сыпал, которые ей для сна прописали. Думал, поплыла моя бабка.
Денис заерзал на деревянном стуле, который стоял посреди мансарды.
– Вы помните, что она рассказывала?
– Еще бы мне не помнить, – завел глаза тот. – Все время колыхалась: если я преставлюсь, а кто-нибудь явится спрашивать про близнецов, мол, расскажи все как на духу. Я еще прикалывался над ней, говорил: чего, мол, совесть замучила, преступница? Тогда она начинала головой мотать и заявляла, что, случись все
