того, как Соня скрыла от Сергея рождение Петьки...
– А она не говорила, что это за потрясающий мужик? Новый знакомый или старый друг? Может быть, имя называла? Ну... Обмолвилась случайно.
– Ни слова больше не сказала, – Государев пронес сигарету над пепельницей, уронив в нее высокий столбик пепла. Курил он красиво, сигарету постоянно вертел в пальцах, приковывая внимание к своим рукам. – Мы просто обсудили время и место встречи. Это я согласился подстроиться под нее, понимаете? Не она под меня, а я под нее.
– Понимаю, – вздохнула Лайма. – А вы случайно не проезжали мимо той станции метро еще раз? Тем же вечером, но позже?
– Нет, – покачал головой Государев. – Не знаю, к чему вы клоните, но я сидел в звукозаписывающей студии, и там была еще куча народу.
– Я ни к чему не клоню, – успокоила его Лайма. – Просто пытаюсь найти людей, которые могли видеть, с кем Соня встречалась в ту пятницу. Кстати, – оживилась она. – Свидание с тем потрясающим парнем должно было состояться у метро, да? Почему она велела вам подъехать именно туда?
Государев глубоко затянулся и, пыхнув в нее дорогим дымом, пожал плечами:
– Не знаю, почему. Возможно, она собиралась ехать на свое свидание как раз на метро. А может, и нет. Не могу сказать.
Больше Лайма от него ничего путного не добилась. В последний момент она вспомнила про желтый шарфик и спросила, не видел ли он когда-нибудь на ней такую вещь.
– Шарфик? – Государев наморщил высокий лоб. – Не помню. Да мы и встречались с ней последний раз сто лет назад. В гости друг к другу не ходим, а случайно столкнуться нам просто негде.
– Понятно, – кивнула Лайма. – У вас разные тусовки.
– Вот-вот! – расцвел артист и тут же снова нахмурился: – Может, надо что-нибудь? Ну... Не знаю. Назначить вознаграждение за сведения о Сонином местонахождении? Это ведь иногда помогает?
– Помогает, – кивнула Лайма. – Вы обдумайте этот вопрос и позвоните мне, ладно?
Она нацарапала для него номер своего мобильного телефона. Артист сказал на прощание:
– Я бы вас подвез, но мой ужин еще не готов... Я так голоден, что просто в глазах темно.
– Да что вы, что вы! – замахала руками Лайма. – Кстати, а вы сами водите машину?
– Сам, – гордо ответил Государев. – С шоферами я не уживаюсь. Если уж совсем устаю, вызываю такси.
– У меня старенькая «девятка», – вздохнула Лайма, втайне рассчитывая на ответную откровенность. – Еле-еле дышит. Пришлось в ремонт отдать, масло потекло.
– Я свою «девятку» давно продал. Взял себе недавно крутую иномарку, вы же понимаете – положение обязывает. Каждая собака смотрит: а на чем это у нас Государев ездит? Люди такие любопытные, прямо как белки! Верите ли – их интересует даже марка моего холодильника, что уж там говорить об автомобиле!
Лайма полюбопытствовала, какого цвета иномарка, и Государев сообщил, что черного. Вопрос был задан просто так, на всякий случай. Потому что из головы у нее не шли слова Сониной соседки Поли. О том, что Соню, возможно, поджидала большая белая машина с тонированными стеклами. В автомобилях Поля совсем не разбиралась и даже показать на фотографиях из автожурнала похожую машину не смогла.
Выбравшись из ресторана, Лайма немедленно позвонила Любе Жуковой, чтобы поделиться новостями.
– Петька все орет? – сочувственно спросила она.
– Ты себе не представляешь! – ответила Люба. – Я замучилась так, как будто вагоны разгружала. Ношу его на руках, а он с каждым днем все тяжелее и тяжелее делается. Мне кажется, мои дети так быстро не росли.
– Люба, я чувствую себя свиньей, – призналась Лайма. – Это я должна сейчас сидеть с Петькой!
– Не ты должна, а Соня, – возразила та. – Родная мать.
Лайма рассказала ей о встрече с Государевым так подробно, как только могла.
– Думаешь, он не врет? – спросила Люба. – Наверное, ты бы почувствовала, да?
– Понимаешь, он постоянно играет на публику. Пойди разбери – врет или нет. Не знаю. Даже если врет – как его разоблачить? После нас с Болотовым только соседка Поля столкнулась с Кисличенко возле метро. С тех пор о ней ни слуху ни духу.
– Прямо хоть объявление в газету давай, – вздохнула Люба. – Кто видел женщину, соответствующую описанию, там-то и тогда-то, просьба обратиться к нам.
– Государев предложил назначить вознаграждение за любые сведения о Соне, – вспомнила Лайма. – Хорошо бы, не передумал. Вдруг это поможет?
– Вознаграждение? По телевизору объявят? Да мы захлебнемся в звонках! Нам с тобой такого понарасскажут!
– Одно я могу пообещать тебе твердо, – решительно закончила Лайма. – То, что я завтра встречусь с Возницыным и все ему расскажу про Петьку. Он сам должен решить – нужен ему ребенок или нет. Если нужен, пусть проходит тесты на отцовство и тоже впрягается в этот воз. А если не нужен, мы хоть рассчитывать на него не будем.
– Я на него и так не рассчитываю, – призналась Люба. – На твоего Болотова я больше полагаюсь. Он себя проявил просто героически. Сегодня притаранил подгузники и две коробки всякого пюре. Потратился, конечно. Еще накупил детской косметики – тальк, шампунь, мыльце... Это он через Петьку о тебе заботу проявляет, учти. Надеюсь, у вас все нормально?
– В общем, да. Просто у меня сейчас очень напряженный период, и Алексею это не нравится.
– Ну вы же решили пожениться! – сказала Люба снисходительно. – Он чувствует себя ответственным. Ему уже хочется верховодить.
Совершенно неожиданно Лайма представила себя в фате и белом приталенном платье, а Болотова – в элегантном черном костюме и длинных, словно морда крокодила, штиблетах. Они идут по широкой аллее, а вокруг стоят гости, все улыбаются, машут руками... Наверное, ее жизнь волшебным образом изменится с этого дня. «А действительно, что изменится, когда мы поженимся? – подумала Лайма. – Только одно. Если сейчас я могу сказать Алексею: „Сегодня не приезжай“, то после свадьбы – фиг на постном масле. Он постоянно будет торчать в квартире, и деться от него станет решительно некуда. Счастье первой близости мы уже давно пережили, и свадьба, выходит, превращается в пустую формальность. Вот почему я не испытываю никакого восторга!»
Когда она сказала об этом Любе, та воскликнула:
– Не испытываешь восторга перед свадьбой? Это подступает старость, моя дорогая! Женщина должна выскакивать замуж по молодости, пока она еще плохо знает мужчин. Стоит в них разобраться, ее замуж калачом не заманишь. Так что в наши дни старая дева – это не повод для насмешек, а пример для подражания!
– Нет-нет, Люба, я еще не хочу в старые девы, – заверила ее Лайма. – Просто Болотов немножко скучный.
– Ого! – изумилась та. – С каких это пор ты заскучала? Постоянно зудела, что тебе нужен положительный, правильный, надежный... А теперь тебе с ним скучно!
– Вижу, Алексей успел покорить твое сердце, – вздохнула Лайма. – Ладно, не переживай, все мои сомнения – от нервов. Вот разыщем Соню, тогда все наладится. Жизнь войдет в привычную колею, страсти утихнут, Болотов снова станет самым лучшим и родным...
Она говорила не слишком уверенно. Уже тогда что-то подсказывало Лайме, что ее взбрыкнувшая жизнь еще не скоро войдет в привычную колею.
Пудумейпиттан сидел на стуле возле окна и смотрел на улицу, словно маленький мальчик, которого родители оставили дома одного. Время от времени он разражался длинными тирадами, но все относились к ним с тем же равнодушием, что и к ворчанию воды в трубах.
– Что-то случилось? – спросила Лайма, едва переступив порог номера. У Медведя с Корнеевым были такие пристыженные и растерянные физиономии, что ей стало не по себе. – Признавайтесь. Вы научили пророка играть в покер и выиграли у него дом в Калькутте? Или что?
