иногда как будто забывает, что у них – секретная операция, а она ею руководит. Теперь понятно, почему Медведь обращается с ней покровительственно. Вот он и сам тоже не удержался и съехал к отношениям «сильный мужчина – слабая женщина». Это дело надо прекращать. Поэтому, когда Лайма попросила: «Ты только не тяни!», он четко ответил:
– Есть.
Лайма вошла в подъезд, допыхтела до возницынской двери, прицелилась пальцем в кнопку звонка, помедлила немного – и начала жать! Она жала и слышала, как звонок заливался, и пел, и выдавал трели, неожиданно сип и начинал все сначала. Самое интересное, что в голове у нее в этот момент не было ни одной мысли. Поэтому, когда дверь широко распахнулась, она подпрыгнула от неожиданности.
– Входи, – предложил Корнеев, шевельнув своими проходимскими усами. – Гостем будешь.
– А где Сережа? – растерялась Лайма.
– В комнате сидит. Переживает.
Лайма переступила порог, захлопнула за собой дверь и прошла по коридору. С опаской заглянула в комнату и увидела Возницына, привязанного к стулу поясом от халата. Глаза у него были круглыми, как подставки для стаканов, а парализованный ужасом рот разинут и перекошен на сторону. Вероятно, он решил, что его пришли убивать, и, как говорят медики, испытал сильное душевное потрясение.
Когда Лайма появилась в поле его зрения, Возницын дернулся, мыкнул что-то, потом затрясся и проблеял:
– Ла-а-айма! Это ты?
– Это я, – подтвердила Лайма. – Значит, ты в Воронеже, да?
– Я тебе сейчас все объясню!
Сообразив, что убивать его никто не собирается, он обмяк, словно осаженное тесто, но все еще косил мутным глазом на Корнеева, который присел на диван, достал сигарету и теперь озирался в поисках пепельницы.
– Вон там возьмите, в стенке! – подсказал Возницын. И снова обернулся к Лайме. – Я же не знал, что все это так важно!
– Ну и сволочь же ты, Сергей, – удивилась она. – Ты год прожил с Соней. А когда она пропала, ты не сообразил, как важно ее найти?
– Я испугался, – быстро ответил Возницын. – Вот ведь решила же ты, что я в чем-то виноват! И милиция так могла решить. Мне нужно было как-то защищаться?!
– Ты знаешь, что Петька – твой сын? – грозно надвинулась на него Лайма.
– Знаю, – неохотно признался тот. – Соня мне сказала.
– Вот гад.
Возницыну не понравилось, что его обозвали гадом, поэтому он перешел на пафосный тон:
– Если с Соней что-нибудь случилось... Что-нибудь плохое... Я его к себе возьму. Клянусь.
– Пошел ты со своими клятвами, – рассердилась Лайма. – Рассказывай давай, что в пятницу произошло. Только правду говори.
– А что в пятницу произошло? – Возницыну было страшно неудобно сидеть с вывернутыми наружу руками, но он боялся попросить, чтобы его освободили. – Ровным счетом ничего.
Корнеев лениво курил и после каждой затяжки стучал по сигарете указательным пальцем, сбивая микроскопическую полоску пепла в хрустальный розан. У Возницына в квартире вообще было много хрусталя. Лайма знала, что это прихоть его мамочки, которая обожала все искрящееся и монументальное. Если она вдруг возьмется за Петькино воспитание, он у нее наверняка будет писать в хрустальный горшок.
– Как это – ничего?! – возмутилась Лайма. – Только ленивый не знал, что Соня в пятницу вечером поехала к тебе важные вопросы решать. Она всем рассказала.
– Да она наврала! – рассердился Возницын, а рассердившись, перестал бояться Корнеева и крикнул ему: – Развяжите меня!
Корнеев вопросительно глянул на Лайму, и та кивнула. Тогда он подошел и одним ловким движением распустил узел. Возницын немедленно сцепил руки перед собой и принялся их сосредоточенно мять, словно пытался прощупать каждую мелкую косточку.
– Наврала она все, мы с ней не встречались в пятницу! Она за неделю до этого ко мне приезжала. Сказала про Петьку, я обещал помогать. Что я – не человек, что ли?
– Вы поругались, – констатировала Лайма.
– Конечно, я обиделся! Ты бы не обиделась? Петьке уже десять месяцев, а я его ни разу на руках не держал!
– А откуда же ты, Сереженька, узнал, что Соня исчезла именно в пятницу? Кто тебе сказал? С нами ты отношения не поддерживал, милиция до тебя тогда еще не добралась... А меня увидел – топиться поехал. Спектакль разыграл, как по нотам. Алиби себе обеспечивал. Так откуда? Откуда ты узнал?
Возницын забегал глазками по стене, словно ехал в поезде и следил за проносящимися мимо столбами.
– Да ладно, черт с тобой, скажу. Все скажу, только отстань. Олеся мне рассказала. Позвонила и выложила все. Что Соня ушла в пятницу и не возвращается. Что она Петьку тебе собирается нести...
– Как?! – ахнула Лайма. – Ты знаком с Петькиной нянькой?! Она тебе звонила? Она же сказала, что ни одного телефона не нашла! И как ты с ней ухитрился познакомиться, а?
– Я же не дурак, Лайма! Когда я узнал, что у Сони сын, то сразу сообразил, что он мой.
– Но у Кисличенко туча поклонников!
– Да ладно тебе. Мы с ней целый год прожили. А ребенка она от другого, что ли, родила? Так не бывает. Я все ждал, когда же Соня позвонит и поставит меня в известность. Не дождался.
– И тогда ты проявил инициативу и познакомился с Петькиной нянькой.
– Да, а что? Мать всегда говорила, что у меня должен быть наследник.
– Ничего, все очень мудро. Так что там с нянькой?
– Подарил ей пару склянок духов на праздники, браслет из искусственного жемчуга, коробку конфет. Она мне позволяла немного коляску по парку покатать.
– Да ты бы сразу мне все это рассказал! Зачем врал? – закричала Лайма. – Я из-за тебя столько времени зря потратила!
– Какого времени-то? – буркнул Возницын.
– Я тебя подозревала! Если бы я тебя не подозревала, то искала бы другую кандидатуру на роль преступника. Другого человека, с которым Соня встречалась в пятницу вечером.
– Да знаю я, с кем она встречалась! – желчно сказал Возницын. – Тоже мне – тайна замка Шпессарт! С этой задницей она встречалась!
Лайма изумленно посмотрела на Корнеева, как будто тот должен был сразу все понять.
– Простите, – вкрадчиво спросил Корнеев. – Какую конкретно задницу вы имеете в виду? В Москве проживает их несчетное количество.
– Я имею в виду Государева, кого же еще!
Возницын весь истекал желчью. Если бы можно было вывернуться наизнанку, демонстрируя свое презрение к «заднице Государеву», он бы, без сомнения, так и сделал.
– Мы ходим по кругу, – обреченно сказала Лайма. – С Государевым я разговаривала, он все отрицает. Он вообще... мало виделся с Соней в последнее время. Да и она им не особенно интересовалась. Мы с Любой даже не знали, что они в одном классе учились. Соня рассказать нам забыла.
– Чего-о-о?! – Возницын по-черепашьи вытянул вперед голову – словно высунул ее из-под панциря – и еще раз повторил с той же интонацией, сильно щуря глаза: – Чего-о-о?! Забыла вам рассказать? Да ты что, Лайма? Сонька в Государева влюблена, как кошка! Она ведь в Москву вслед за ним приехала. И ради него. Только ради него. Он для нее – идол. Все равно, что Джон Леннон, понимаешь? Она все его песни наизусть знает. Вела себя, как идиотка. В подъезде караулила, по телефону названивала. А ему на нее – плевать!
– Но он же... Он сказал, что не встречался с Соней, – расстроилась Лайма. – Что назначит вознаграждение...
Неужели ее так легко обвести вокруг пальца? Наверное, легко. Они с Государевым находятся в разных
