Да! Нос у него длинный, как у Гоголя.
– А во что он был одет?
– В синие джинсы и футболку – тоже синюю.
Повисла задумчивая тишина. Стало слышно, как Мерседес помуркивает в полудреме.
– И последнее, – приподнятым тоном сказал Корнеев. – Узнаете ли вы ту брюнетку на фотографии?
– Думаю, что да, – осторожно признал шофер и положил пачку денег в несчастную бейсболку, а ту прижал к себе. – А у вас фотография найдется?
– Найдется, – пообещал Корнеев и достал из сумки ноутбук. Поставил его на журнальный столик, немного поколдовал над клавиатурой и пригласил: – Подойдите поближе.
Ямщицкий встал и протиснулся мимо Лаймы. Кудесников, не спрашивая, тоже придвинул стул, царапнув ножками по полу. На экране появилось полдюжины снимков очень красивых брюнеток. «И где он их только откопал?» – про себя удивилась Лайма.
– А ее здесь нет! – разочарованно протянул Ямщицкий.
– А здесь? – спросил Корнеев, открывая новую страничку. – Посмотрите повнимательнее.
– Да чего смотреть? – радостно воскликнул шофер. – Вот же она!
Кудесников вытянул шею и увидел Дину, в лоб которой упирался уверенный шоферский палец.
Эрик Шелеп впустил Тагирова в свою мастерскую и озабоченно спросил:
– У тебя все в порядке?
– Ну да. Я принес вам конфеты.
Эрик понимающе усмехнулся и сказал:
– Она не ест сладкого.
– Все женщины едят сладкое, дорогой друг. Только не все в этом признаются.
Сегодня Тагиров был одет в брюки и светлую рубашку и напоминал конторского служащего, улизнувшего из офиса. Впрочем, впечатление оказалось мимолетным. Взгляд выдавал в нем человека властного, привыкшего отдавать команды. Женщины влюбляются в таких мужчин крепко и страстно, часто с гибельными для себя последствиями.
Впрочем, Дина не казалась влюбленной. Каждое утро она просыпалась с тайной надеждой, что сегодня наконец вспомнит о себе что-нибудь важное. Что-нибудь, что поможет ей вернуться домой. Где он, ее дом?
Несмотря на то что Эрик был милейшим созданием и относился к ней необыкновенно внимательно, она чувствовала себя здесь, словно в тюрьме. Впрочем, можно было попытаться сбежать... Но куда она побежит? Про Кудесникова она все выболтала, так что путь обратно закрыт, там ее будут искать в первую очередь. На самом деле ей хотелось его увидеть. Арсений вместе с котом прочно закрепился в ее сознании как нечто безопасное. Тогда как Тагиров...
Сколько он потом ни убеждал, что верит ей и относится к ней... лояльно, она в этом сомневалась. И побаивалась его.
Впрочем, каждого его прихода она ждала. Надеялась, что он явится с новостями. Не сидит же он, в самом деле, сложа руки! Раз уж ему так важно узнать, кто ее прислал...
Когда Тагиров вошел в комнату, Дина как раз заканчивала подшивать подол шелкового платья с юбкой-клеш.
– Используешь рабский труд? – с усмешкой спросил он у Эрика.
– Это моя инициатива, – вмешалась Дина. – А то я тут просто с ума сойду. Ну, как дела? Есть новости? Хоть что-нибудь прояснилось?
– Познакомился с вашим Арсением, – сообщил Тагиров и улыбнулся. Улыбка у него была странная – будто он так устал от жизни, что даже не может радоваться в полную силу. – Такой фрукт, доложу я вам!
– Ну да? – невнимательно переспросил Эрик, который уже притащил из кухни поднос и разливал по чашечкам свой невообразимый кофе.
Дина перестала шить и подняла заблестевшие глаза.
– А обо мне он что-нибудь говорил?
– Я спросил, почему он решил дать вам такое имя – Дина. Пусть даже и во временное пользование.
– И что он ответил? – заинтересовалась она.
– Он ответил, что так звали любимую свинью его бабушки. Я спросил, не стыдно ли было называть женщину именем свиньи. На что он тотчас возразил, что сохранил об этой свинье самые теплые воспоминания.
Дина ухмыльнулась. Потом опорожнила свою чашечку длинным глотком и пробормотала:
– Хотелось бы мне знать, как меня зовут на самом деле.
– Мы обязательно узнаем, – пообещал Тагиров и удивленно повернулся к хозяину дома.
Потому что Эрик вдруг повел себя странно. Он выпрямился, держа чашку с блюдцем перед грудью, и теперь переводил изумленный взгляд с Тагирова на Дину и обратно.
– Не понял, – наконец произнес он. – Я думал – это ваша игра. И принял условия этой игры. Я думал, вам так надо...
– Какая игра? – нахмурился Тагиров. Взял из рук Эрика чашку и поставил ее на стол. – О чем ты говоришь?
Шелеп пожевал губами, словно старик, собирающийся огласить условия своего завещания недружелюбно настроенным родственникам, потом потер переносицу и сказал:
– Видишь ли, Игорь... В прошлый раз, когда ты привозил сюда эту женщину, ты называл ее Эллой.
Над кафе мигала вывеска: «Морячок». Ее и в самом деле украшал дельфин, издали похожий на баклажан с хвостиком. Когда выезжали на место, Кудесникова решили взять с собой.
– Клянусь мамой, я тут ни при чем, – уговаривал тот членов группы «У». – Я случайно влез в эту историю. По дурости! Дину я впервые увидел на шоссе той злополучной ночью. Мы не были знакомы! Я подумал, что для меня расставили ловушку, и даже не хотел ее подбирать...
– Прекрати тарахтеть, – потребовал Медведь, которому словоохотливость Кудесникова действовала на нервы. – И как только твой кот выдерживает такую собачью жизнь?
Мерс всю дорогу пролежал на хозяйских коленях, расставив лапы, чтобы его удобнее было почесывать. На самом-то деле жизнь кота-странника ему нравилась.
– Здесь нам не стоит светить свои удостоверения, – предупредил Корнеев. – Птичка свистнет, и наш «Гоголь» насторожится. Попробуем действовать по-другому.
– Как? – заинтересовался Медведь.
– В нашем распоряжении есть деньги и наш командир. Командир, изобрази что-нибудь эдакое. Соблазнительное.
Лайма тяжко вздохнула и полезла в сумочку за пудреницей.
– Чем чаще я это делаю, – призналась она, распустив волосы и мазнув по губам алой помадой, – тем труднее мне относиться к мужчинам как к личностям.
Она выбралась из машины и, виляя попой, отправилась в кафе. Заведение оказалось малюсеньким, с пятком кукольных столиков, тесно прижавшихся друг к другу. «Ивану сюда путь заказан, – мимоходом подумала Лайма, дефилируя через зал. – Он тут все снесет». За стойкой перетирал посуду угрюмый бармен. На вновь прибывшую дамочку он посмотрел неприязненно и от своего занятия не оторвался.
Лайма подошла к барной стойке, тут же, на месте, заказала чашку кофе и попыталась завести с барменом доверительный разговор, но он подвигал квадратной нижней челюстью и заявил, что про своих посетителей ничего не знает, за ними не наблюдает и вспомнить про человека, который просил разрешения позвонить, ничего не может.
Лайма достала зеленую сотню, но бармен на нее даже не посмотрел. Тогда она присовокупила к бумажке еще две такие же. Бармен демонстративно отвернулся. Она попыталась сунуться к официантке, но он шикнул, и бедная девица шарахнулась в сторону. Тогда Лайма взяла свой кофе, перебралась за столик и
