время пересечения границы Лысый заныкал пистолет в одну из коробок с водкой в своём фургоне.
По логическому развитию событий, случай напрямую поговорить с моим Водилой представился Лысому в столовой самообслуживания, где мы втроём обедали.
Я на секунду отвлекусь от всей этой сволочной криминальной истории, чтобы поведать о блюде, которого я никогда в своей жизни раньше не пробовал и узнал о его изумительном существовании только лишь на той автозаправочной станции под Ганновером.
Интересно, ел ли когда-нибудь Мой Шура Плоткин «татарский бифштекс»?! Не знаю, не знаю… А вот я – ел! Я его ел в центре самой богатой страны в Европе, как сказал мне мой Водила. А ещё он сказал, когда принёс мне «татарский бифштекс»:
– Я, Кыся, поглядел у «Хунде-Бара» – ты тушёнку с подливой не очень уважаешь. Может, тебе эта хреновина подойдёт? Мне лично она жутко нравится.
И показывает мне тарелку, на которой лежит такой довольно крупной лепёшкой одуряюще пахнущий сырой мясной фарш! А вокруг него – кучка мелко нарезанного лука, горка порубленных в крошево солёных огурчиков и штук десять моих любимых оливок без косточек!
– Етиттвоюмать! – удивился Лысый. – Ну ты даёшь, парень!.. Так ты обе эти тарелки с сырым мясом коту взял, что ли?!
– Нет. Одну – себе, а что?
– Так они же по двенадцать марок!.. Я же видел…
– Ну и что?
– Как «что»?! Это же почти по девять долларов!..
– А и хер с ним, – сказал Водила. – Лично мне – Кот дороже.
Мне это так понравилось, что я даже об его ногу потёрся. А Водила… Вот он иногда такой умный, такой сообразительный бывает, а иногда – мудак мудаком!.. Водила, видишь ли, подумал, что я так выражаю своё нетерпение скорей пожрать, и говорит:
– Не торопись, Кыся, не торопись. Я вот только эти приправки себе ссыплю, а то ты их вряд ли есть будешь…
И сгребает с моей тарелки в свою – лук, солёные огурчики и оливки. Вот когда он дошёл до оливок – тут уж извините! Я пулей вылетел из сумки к нему на колени, мгновенно подцепил когтями пару оливок и быстренько отправил их себе в рот!
За маслины и оливки я могу, по выражению Шуры Плоткина, «продать план родного завода». Шура считал, что такой гастрономический изыск – подтверждение моей яркой индивидуальности.
С тех пор как Шура случайно обнаружил мою необъяснимую страсть к этому далеко не кошачьему продукту, он мне с каждого гонорара, с каждого аванса, с любой халтурки покупал банку консервированных оливок и первое время даже устраивал маленькие представления для своих друзей. Он брал самую большую оливку в зубы, опускался на ковёр, становился на карачки и, оскалившись, тянулся ко мне. Я подходил и осторожно зубами вынимал изо рта Шуры эту оливку под шумные аплодисменты присутствующих.
Если же гостей не было, а оливки имелись, то мы всё равно частенько исполняли этот, как говорил Шура, «смертельный номер». Просто так. Друг для друга.
Иногда, глядя на то, как я лопаю оливки или маслины, Шура вспоминал какую-то «чеховскую Кошку», которая жрала с голодухи огурцы. Долгое время я думал, что «чеховская Кошка» – название неизвестной мне кошачьей породы. Вроде «сиамской Кошки» или «сибирской». Но потом узнал от Шуры, что Чехов, вроде моего Плоткина, тоже был литератором, и Шура его очень любил и уважал. А вот как сам Чехов относился к моему Плоткину – об этом никогда разговора не было…
…Короче, жрал я этот потрясающий «татарский бифштекс», свежайший сырой мясной фарш, закусывал своими любимыми оливками, чем привёл в немалое удивление и своего Водилу, и Лысого, который время от времени заглядывал ко мне под стол и говорил:
– Ну и котяра… Вот это да!..
– Кыся – что надо. Можно сказать – друг, товарищ и брат. А башковитый!.. Он про тебя счас такое понимает, что если бы ты, к примеру, узнал – сразу бы выпал в осадок, – вдруг сказал Водила.
Я с перепугу даже есть перестал. Ну что за трепло?! Кто его за язык тянет раньше времени?! Ты подожди, когда Лысый сам расколется. Когда первым заговорит о деле…
Но Лысый, слава Богу, не принял всерьёз последнюю фразу Водилы. Он рассмеялся и, словно отвечая мне, сказал:
– Слушай… Я всё хотел с тобой об одном деле поговорить.
Ох, ёлки-палки! Неужели я действую и на Лысого?! Потряс!!! Как же это обратить в нашу с Водилой пользу?..
А мой Водила, засранец такой, не просёк ответственности момента – заткнуться и слушать – и говорит Лысому:
– Ты еврей или русский?
Лысый обиделся, разозлился, разнервничался:
– Да ты чё?! Белены объелся?! Нашёл, бля, еврея!.. Да я русак чистейших кровей! Да я этих жидов!.. Ты чё? В своём уме?!
– Ну всё, всё… Извини, браток, – говорит мой Водила. – Просто ты счас в столовке сидишь, кушаешь, а беретку свою не снимаешь, как положено по христианскому обычаю. Вот я и подумал – уж не еврей ли ты? Им то, как раз по ихней вере, положено за столом сидеть в такой шапочке – кипа называется…
Лысый нехотя стянул берет с головы и обиженно произнёс:
– Ты тоже, знаешь, говори, да не заговаривайся. Я, может, стесняюсь здесь своей плешью
