отсвечивать. Вот и ношу беретку.
– Госссподи!.. – виновато вздохнул Водила. – Да носи ты хоть шапку-ушанку, хоть с голой жопой ходи – кто тебе тут чего скажет? Не, правда, извини меня, корешок… Не хотел обидеть. Тем более что я лично евреев даже очень уважаю. Не обижайся. Давай я лучше тебе частушку хорошую спою, чтобы ты на меня зла не держал…
И Водила тихонько запел:
Неожиданно чей-то молодой и приятный голос так же негромко продолжил:
Я сидел под столом со своей тарелкой и, кроме чужих ног в потрёпанных джинсах и кроссовках на липучках, ни черта больше не видел. А сердце у меня уже тревожно кувыркнулось, дыхание перехватило, и последняя оливка встала поперёк горла. Еле проглотил. Уж слишком от этого любителя частушек тянуло кисло оружейным металлическим запахом!
– Здорово, мужики! – услышал я и на всякий случай вспрыгнул на один из двух свободных стульев у нашего столика.
Мало ли… Чем чёрт не шутит? Может, и я пригожусь.
У нашего стола стоял худенький, невысокий и по-человечески очень симпатичный паренёк лет девятнадцати-двадцати. В руках он держал пластмассовый поднос с тарелками, стаканом апельсинового сока и большой кружкой кофе. Он открыто и обаятельно улыбался моему Водиле и Лысому, а увидев меня, удивлённо поднял брови, рассмеялся и сказал:
– Вот так Котик!.. Прямо громила с большой дороги! А я слышу – по-русски говорят, да ещё и частушки поют. Что же такое, думаю? Это ж у нас тут не каждый день… Я и решил подойти. Ничего? Не помешаю?
– Присаживайся, браток, – приветливо сказал ему мой Водила.
Звали его Алик. Наш – ленинградец. Или – петербуржец? Теперь с этими ново-старыми названиями вечная путаница.
Алик успел захватить и последний год Афганистана, и в Карабахе повоевал. Сначала на одной стороне, потом – на другой. Там стали платить больше. И не в рублях, а в долларах. Сейчас живёт в Мюнхене, со старенькой еврейской мамой. Он у неё – поздний ребёнок. Отец был эстонец. Умер уже давно. Сам Алик говорит и по-немецки, и по-английски. По-английски – хуже. А эстонский – совсем забыл. И лет ему, оказалось, двадцать девять. Хотя больше чем на двадцать он никак не выглядел!..
– Помню, в кино «детям до шестнадцати» билет не продают, сигареты не отпускают, ну, а насчёт выпивки – полный атас!.. По любому поводу приходилось паспорт предъявлять, – смеялся Алик.
– Это всё уже древняя история, – сказал Водила. – Сейчас наши «цветы жизни» и куревом, и водкой, и порнухой, и наркотой – чуть не с детсада начинают задвигаться. Малолетние проституточки – от восьми до двенадцати лет, смех сказать, – у Дворца пионеров – угол Фонтанки и Невского, кучкуются. Или в Гостином дворе промышляют… Вот так-то, Алик. Приезжай, не пожалеешь. Давно в Союзе не был?
– В России, – поправил Лысый Водилу.
– Один хер. Сколько лет, как ты уже дрыснул оттуда? Если я тебя правильно понял, – сказал Водила и в упор посмотрел на Алика.
– Приятно иметь дело с понятливым человеком! – весело рассмеялся Алик. – Вот уж пятый год здесь кручусь. А в Питер ехать, честно скажу, неохота. Говорят, у вас там беспредел, бандитизм…
– Устарелые сведения, сынок, – сказал Водила. – Раньше – да, было. Захочешь дельце организовать, к тебе тут же бандюги с пушками, гранатами: «Плати бабки!» А ты ещё ни копья не заработал. Они тебя и за ноги подвесят, и раскалённым утюгом по причинному месту, а то и вовсе в твоей же ванне тебя и утопят… А счас всё культурненько. У тебя юрист и бухгалтер, и у них – юрист и бухгалтер. Да ещё покруче твоих. В конце каждого месяца – пожалте документацию… Хочешь иметь «крышу» – чтобы тебя больше никто не трогал, – десять процентиков с чистого дохода! Bcё по-божески. Так что не боись, Алик! Посети нашу колыбель уже четырех революций. А то с этими немцами – тоска одна…
– Не в немцах дело, мужики. Я ведь в основном с нашими, с русскими работаю. Всю дорогу в разъездах… То в Америку лечу на один день, то на три-четыре часа в Италию, то в Швейцарию. Последнее время очень много приходится в Испанию ездить. А недавно даже в Австралию летал на сутки!..
– И это всё за свой счёт?! В Австралию, в Америку?.. – ошарашенно спросил Лысый.
– Что ты, что ты! Нет, конечно. Все переезды за счёт заказчика, – успокоил Лысого добродушный Алик.
– Что же это за работа такая?! – не мог уняться Лысый.
– Чисто юридическая, – симпатично улыбнулся Алик.
Мы с Водилой видели, что от зависти и жадности Лысый даже багровыми пятнами покрылся:
– И сколько же тебе плотют за эту работу?..
– Ты даёшь, паря, – сказал мой Водила Лысому. – Кто же теперь такие вопросы задаёт?
– Нет, почему же? – мило возразил Алик. – Я свою работу люблю, делать её стараюсь толково, и платят мне очень неплохо. Хотя и каждый раз по-разному. Тут учитывается, и дальность расстояния, и сложность исполнения, и, как всегда, сжатые сроки… Словом, любое такое задание слегка попахивает нашей родной совковой штурмовщинкой. Но главное, конечно, – Клиент! Кто он, что он, сколько стоит? И само собой, срывы там, ошибки – абсолютно исключены. Иначе я могу вылететь с этой работы так далеко, что лучше об этом даже не думать… А платят вполне прилично – хватает и на хлеб с маслом, и на кусок очень хорошей ветчины.
Водила снял меня со стула и посадил к себе на колени. Положил свою огромную лапищу мне на загривок, и я тут же услышал его вопрос:
«Ты всё понял, Кыся?»
