руки Хамраева и подчеркнуто холодно попрощался с ним. Хамраев удивленно пожал плечами, пожелал ему спокойной ночи и ушел.
Всю ночь Гервасию Васильевичу было плохо – болело сердце, мутило, а под утро разыгралась такая изжога, что Гервасий Васильевич стонал от отчаяния, слонялся в одних трусах по комнате и тщетно пытался вспомнить, где лежит пакетик с содой…
Спустя неделю Хамраев привел к Волкову моложавого человека в красивых сандалиях и белоснежной рубашке. Из рукавов короткого халата выглядывали тонкие темные руки с длинными пальцами и чуть синеватыми ногтями.
– Вот, – сказал Хамраев, – знакомьтесь, Дима. Это Гали Кожамкулов. Герой Советского' Союза. Единственный в нашем городе. И в то же время, заметьте, пропорционально населению, у нас Героев больше, чем в Москве. Здорово?
– Грандиозно! – улыбнулся Волков. – Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.
Кожамкулов осторожно присел на стул. Он быстро оглядел палату узкими припухшими глазами и машинально вытянул из кармана сигареты. Потом посмотрел на Волкова и спрятал сигареты в карман.
– Напрасно, – с сожалением сказал Волков.
Кожамкулов вопросительно взглянул на Хамраева.
– Черт с вами, – сказал Хамраев. – Курите. Может быть, в табачном дыму легче снюхаетесь. Погодите, я только плотнее прикрою дверь и распахну окно.
Кожамкулов и Волков закурили, а Хамраев взялся просматривать новый номер «Иностранной литературы», утром принесенный Гервасием Васильевичем.
– Сами из Ленинграда? – с легким акцентом спросил Кожамкулов.
– В общем-то из Ленинграда, – ответил Волков.
– Почему «в общем»?
– Редко там бываю… – сказал Волков и подумал, что Кожамкулов, наверное, из тех людей, которые не терпят приблизительности и неопределенности. Таким людям все подавай в масштабе один к одному.
– Изумительный город, – томно сказал Хамраев.
– Был там? – спросил Кожамкулов.
– Был пару раз…
– А я жил там, – сказал Кожамкулов. – Два года и три месяца.
– Где?
– Басков переулок, семь, квартира одиннадцать. Комнату снимал.
– Гали Кожамкулович – начальник местного аэропорта, – пояснил Хамраев. – Он в Ленинграде в какой- то там авиашколе учился…
– Зачем «в какой-то»? – строго сказал Кожамкулов. – В Высшем училище Гражданского воздушного флота. На Литейном, знаешь? Около Центрального лектория.
– Знаю, – сказал Волков. – Я там жил напротив. До войны.
– Где кафе-автомат?
– Нет. За углом, на Семеновской. Где такая?
– Это по-старому Семеновская… На Белинского.
– Так и говори, – сказал Кожамкулов. – Знаю. Там у меня друг комнату снимал. А потом задолжал хозяйке за три месяца и женился на ней.
Волков и Хамраев засмеялись. Кожамкулов подождал, когда они перестанут смеяться, и со вздохом добавил:
– Очень красивая у него была хозяйка. Не так чтобы молодая, но красивая. Видная из себя женщина.
Хамраев посмотрел на часы и сказал:
– Вы уж меня простите, я вас оставлю на полчасика. У меня тут еще куча дел… И не курите много.
Когда за Хамраевым закрылась дверь, Кожамкулов пододвинул стул к кровати Волкова и спросил, глядя на него немигающими узкими глазами:
– Ты какую школу кончал?
– Чкаловское военно-авиационное училище…
– На чем летал?
– На «По-2»… «СБ» еще застал. Кончал на «пешках». Переучивался на «Ту-2»…
– Почему ушел?
– По сокращению.
– Летал плохо? – прямо спросил Кожамкулов.
– Нет, – твердо ответил Волков. – Летал хорошо. По сокращению.
С Кожамкулова спало напряжение, и он задвигался на стуле, устраиваясь поудобнее.
