– Зачем? Ничего страшного не случилось. Я наложил жгут на пятнадцать минут, пока кровь не перестала течь. Затем я заново перевязал рану. Беспокоиться совершенно не из-за чего.
– Тебе надо сходить к врачу.
Он отрицательно покачал головой.
– В этом нет необходимости.
– Но она может воспалиться.
– Вряд ли. Я аккуратно промыл ее. И впредь я буду осторожен.
– В следующий раз, когда ты будешь менять повязку я хочу взглянуть на твою рану, – сказала она. – Если она воспалилась, ты пойдешь к врачу, даже если мне придется тащить тебя туда силой.
Он подошел к ней и положил руки на ее тонкие плечи.
– Хорошо, мамочка.
Он улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой, которые он берег исключительно для нее.
Вздохнув, она прижалась к его груди, слушая, как медленно и ровно бьется его сердце.
– Я беспокоюсь о тебе.
– Знаю.
– Потому что я люблю тебя.
– Знаю.
Он расстегнул ее рубашку.
– Но у нас нет времени.
– Пожертвуем завтраком.
Она протянула к нему обе руки. Он был сильный и надежный. Его рост и сила действовали на нее необычно. Она чувствовала себя завороженной и возбужденной одновременно. Ее веки набухли, ноги отяжелели, в груди и между ног она почувствовала необычайный жар и напряжение. Шершавость его кожи, сталь в его мускулах сводили ее с ума.
Он поднял ее и поцеловал ее шею. Ей показалось, что она ничего не весит. Его руки опустились вниз, обняли ее бедра и поднялись наверх.
– Ты обнял меня так сильно, – проговорила она, – ты так сжал меня, что я не могу дышать. У тебя хватит силы, чтобы переломить мне шею.
– Я не хочу переломить твою шею, – прошептал он.
– Если ты... переломишь мне шею... не думаю... что я это замечу...
Он взял губами мочку ее уха.
– Ты всегда такой нежный, – мечтательно произнесла она. – Даже если ты сломаешь меня, ты сделаешь это очень нежно. Мне не будет больно. Ты не позволишь, чтобы мне было больно.
Он положил ее на постель. Когда он вошел в нее, она подумала, как хорошо было бы, чтобы он сжал ее до смерти, а потом, какие нелепые мысли приходят ей в голову, как странно, что она думает об этом без страха, даже с желанием. Это не было желанием смерти, но мягким отказом от борьбы, тем, что доктор Каувел назвал бы ее слабостью, отказом от своего последнего права (самого главного права – решать, достойна она жить или нет). Он бы сказал, что ей надо полагаться больше на себя, а не на Макса, но ее ничто уже не волновало – она просто чувствовала его силу, и она начала звать его по имени, крепко держась за его мускулистые руки и добровольно ему сдаваясь.
– Говорит Роджер Фаллет.
– Твое имя – дерьмовый Фаллет.
– Лоу? Ты? Лоу Пастернак?
– Я позвонил и спросил репортера Роджера Фаллета, а мне любезно объяснили, что Роджер Фаллет – уже редактор.
– Это произошло всего месяц назад.
– «Лос-Анджелес Тайме» медленно деградирует.
– Наконец они признали талант.
– А-а, ты хочешь сказать, что твою должность они уже предложили кому-то другому.
– Очень остроумно.
– Спасибо.
– Ты очень остроумный человек.
– Спасибо.
– Пластическая операция поможет тебе.
– Эй, Фаллет. Не задирай меня.
– Извини, я забылся.
– Это уже не в первый раз.
