Тина больше не могла сидеть. Встала, начала мерить кабинет шагами, еще глотнула коньяка.
Элиот молчал. Похоже, знал, что прежде всего ей нужно полностью выговориться.
— Но что-то точно пошло не так, — продолжила она. — Каким-то образом, по какой-то причине они отъехали на автобусе от шоссе более чем на четыре мили. Не просто отъехали, но еще и поднялись высоко в горы, чуть ли не под самые облака. Они ехали по крутой, давно не используемой проселочной дороге, разбитой проселочной дороге, такой опасной, заваленной снегом, скользкой, что только круглый идиот мог решиться ехать по ней, а не идти пешком.
Автобус свалился с дороги. Никаких рельсов ограждения в горах не было, как не было и широких обочин, и пологих склонов. Автобус, несмотря на привод на все четыре колеса, занесло, и он свалился в стофутовую пропасть, прямо на скалы.
— Дети… все… погибли. — Отчаяние в ее голосе показывало, что рана совсем не зажила. — Почему? Почему такой опытный инструктор, как Били Джановски, мог допустить такой глупый просчет?
Сидевший на диване Элиот покачал головой, не отрывая глаз от бокала с коньяком.
Тина и не ждала ответа. Собственно, задавала вопрос не ему. Если она кого-то спрашивала, так это Бога.
— Почему? Джановски был лучшим. Самым лучшим. Таким хорошим, что смог шестнадцать лет подряд зимой вывозить мальчишек в горы. Таким достижением не может похвастаться ни один инструктор. Били Джановски, умный, мужественный, здравомыслящий, всегда обходившийся без ненужного риска. Выходит, и на старуху бывает проруха. Почему он поступил так глупо, так безответственно, не оценил опасности проезда по такой дороге?
Элиот вскинул на нее глаза, полные доброты и сочувствия:
— Вероятно, ты никогда не узнаешь ответ. Я понимаю, как это трудно, не знать, почему случилась эта трагедия.
— Трудно, — согласилась она. — Очень трудно.
Она вернулась на диван.
Он взял бокал из ее руки. Пустой. Она не помнила, как допила коньяк. Он пошел к бару.
— Мне больше не надо, — предупредила Тина. — Не хочу напиться.
— Ерунда, — отмахнулся Элиот. — В твоем состоянии, когда нужно сбросить нервное напряжение, от второй капельки коньяка хуже не станет.
Он вернулся, принес ей бокал со второй порцией «Реми Мартин». Теперь она уже могла держать бокал одной рукой.
— Спасибо, Элиот.
— Главное, не проси меня что-нибудь смешивать. Я — худший бармен этого мира. Могу подавать только чистые напитки или со льдом. Мне не под силу даже правильно смешать водку с апельсиновым соком.
— Я благодарила тебя не за коньяк. За… умение слушать.
— Большинство адвокатов так много говорят.
Какое-то время они молчали, маленькими глоточками пили коньяк.
Напряжение еще не покинуло Тину, но холода она больше не чувствовала.
— Потерять так ребенка… это ужасно. Но ведь не воспоминания о сыне так расстроили тебя, когда я вошел в приемную.
— В какой-то степени и они.
— Но и что-то еще.
Она рассказала ему о странных событиях, которые произошли с нею в последние дни: посланиях на грифельной доске Дэнни, погроме, учиненном в комнате мальчика, вызывающих страх строках, появившихся в распечатке и на мониторе.
Элиот изучил распечатки, потом они вместе осмотрели компьютер в приемной. Включили его, Тина нажала на те же клавиши, что и прежде, но на этот раз машина работала, как ей и положено.
— Кто-то мог подкорректировать программу так, чтобы вывести на экран строчки, связанные с Дэнни. Но я не понимаю, каким образом компьютер включался сам по себе.
— Он включался.
— Я в этом не сомневаюсь. Просто не понимаю как.
— И воздух… стал таким холодным…
— Может, это субъективные ощущения?
Тина нахмурилась.
— Ты спрашиваешь, не выдумала ли я все это?
— Ты испугалась…
— Но я уверена, что понижение температуры — не плод моего воображения. Анжела первой почувствовала холод, когда принтер выдавал вот эти распечатки со строками о Дэнни. Маловероятно, чтобы нам почудилось одно и то же.
— Действительно, — Элиот задумчиво посмотрел на компьютер. — Пошли.
— Куда?
— В твой кабинет. Я оставил там бокал. И чувствую, что нужно смазать мозги.
Тина последовала за ним в отделанный деревянными панелями кабинет. Он взял бокал с журнального столика, который стоял перед диваном, устроился на краю ее стола.
— Кто? Кто мог такое сделать?
— Понятия не имею.
— Но ты должна кого-то подозревать.
— Я бы с удовольствием.
— Очевидно, это человек, который как минимум тебя недолюбливает, если не сказать, что ненавидит. Кто-то хочет заставить тебя страдать. Винит в смерти Дэнни… вероятно, для него это личная утрата, так что речь идет не о незнакомце.
Тину тревожило, что его анализ не отличался от ее собственного и вел в тупик, который она уже успела пройти до конца.
— Сегодня я пришла к выводу, что это должен быть незнакомец. Не могу представить себе, что кто-то из моих знакомых способен на такое, даже если кто-нибудь из них и ненавидит меня. И я не знаю никого, кроме Майкла, кто возложил на меня вину за смерть Дэнни.
Элиот вскинул брови.
— Майкл — твой бывший муж?
— Да.
— И он винит тебя в смерти Дэнни?
— Он говорит, что я не должна была разрешать сыну отправляться в этот поход с Джановски. Но Майкл тут ни при чем.
— А мне представляется, прекрасный кандидат.
— Нет.
— Ты в этом уверена?
— Абсолютно. Это кто-то другой.
Элиот пригубил коньяк.
— Вероятно, чтобы найти его, тебе понадобится помощь профессионалов.
— Ты про полицию?
— Едва ли можно рассчитывать на помощь полиции. Они не найдут твои доводы достаточно серьезными, чтобы тратить свое время. В конце концов, тебе никто не угрожал.
— Косвенная угроза тут есть.
— Да, согласен. Все это очень пугает. Но копы лишены воображения, косвенные угрозы для них — не аргумент. А кроме того, чтобы обеспечить должное наблюдение за твоим домом… таких людских ресурсов у полиции иной раз нет при расследовании убийства, похищения людей, торговли наркотиками.
Тина остановилась:
— В таком случае кого ты имел в виду, говоря о профессионалах, помощь которых может мне понадобиться, если я хочу поймать этого урода?
