— А какую роль играешь ты, Гарри?
— Полагаю, я — Гильденстерн.
Она нахмурилась:
— Еврей?
— Это из Шекспира.
Морщинки на лбу разгладились, зато губки так мило надулись.
— Ты не похож на мальчика, которому нравятся старые пыльные книги.
— Вы не похожи на девочку, которая взрывает мегаполисы.
— Потому что ты плохо меня знаешь.
— Есть шанс узнать получше.
— Сейчас я могу сказать, пятьдесят на пятьдесят.
— Такой расклад меня устраивает.
Я не знал, есть ли у Валонии подозрения на мой счет, поэтому и не приближался к ней. Полагал, чем больше она расслабится, тем легче мне будет вывести ее из строя, ничего при этом не сломав. Для властей она могла стать кладезем информации.
— Как ваша фамилия, Валония? — спросил я, привалившись к дверному косяку.
— Фонтель. Запомни ее.
— Нет проблем.
— Придет день, когда я стану знаменитой.
— Я в этом не сомневаюсь.
— А как твоя фамилия, Гарри?
— Лайм.
— Как фрукт, — и она рассмеялась, так по-девичьи и искренне.
Смех этот мне понравился, что только огорчило меня. Я услышал в нем веселье, говорившее о том, что когда-то она была невинным ребенком.
Теперь я видел, что она моложе, чем мне показалось с первого взгляда, прожила на свете не больше двадцати одного года.
Длинные волосы Валония запрятала под лисий воротник. Теперь, сунув руку под шею, вытащила их, тряхнула головой, рассыпая золото по лицу.
— Ты готов к тому, что мир переменится, Гарри?
— Полагаю, должен подготовиться.
— Он такой старый и уставший.
— Не весь, — я открыто восхищался ею.
Ей нравилось восхищение.
— Они будут так его любить.
— Кто?
— Люди.
— Ах… Они.
— Они беззаветно полюбят его, когда он возьмет власть. Наведет порядок. Его сострадание и его силу.
— И великолепную работу его дантиста.
Она рассмеялась, но тут же осадила меня:
— Сенатор — великий человек, Гарри. Если бы ты так не думал, тебя бы здесь не было.
— Для меня дело главным образом в деньгах, — осторожно ответил я, стремясь не выйти за рамки персонажа, которого создал… вернее, позаимствовал из романа Грэма Грина.
Уставившись в туман, Валония собрала губки в трубочку и шумно выдохнула.
— Старый, уставший мир… только что ушел.
— Сделай это еще раз.
Она проделала то же самое, уже глядя на меня.
— Может, я все-таки делаю это не только из-за денег.
Синие глаза сверкнули.
— Эти вечные споры, утомительные дебаты, которые ничего не решают. Никто не будет их вспоминать.
— Никто, — согласился я, опечалившись, что в ней, такой молодой, столько ненависти.
— Он всем заткнет глотку, Гарри.
— Пришла пора кому-то заткнуть.
— А потом им это только понравится.
Она вдохнула, словно пыталась прочистить нос.
— Эти нескончаемые споры, хотя мы знаем, что все решено давным-давно.
— В незапамятные времена, — согласился я.
Она вновь попыталась прочистить нос.
— Люди будут благодарны ему за Новую Цивилизацию. Ты веришь в это, Гарри?
— Само собой. Плюс деньги.
— Это же прекрасно — верить.
— Ты просто вспыхнула, когда произносила это слово.
— Верить, — повторила она, в голосе слышалось страстное желание. — Верить.
Вновь она шумно вдохнула через нос, еще раз.
— Чертова аллергия, — пожаловалась она и сунула руку в карман кожаной куртки за платком.
Из-под свитера я достал пистолет, в котором оставались два патрона.
Ее миниатюрный пистолет, женский пистолет, но не менее смертоносный, чем любой другой, зацепился за подкладку кармана, когда она пыталась его вытащить.
— Валония, не надо.
Подкладка разорвалась.
— Пожалуйста.
Она выхватила пистолет из кармана и, в стремлении защитить веру, выстрелила. Окно за моей головой разлетелось вдребезги.
Я выстрелил в нее только раз, не для того, чтобы ранить, толку бы из этого не вышло.
Золотые волосы закружились, засверкали, когда пуля отбросила ее назад. Она выронила пистолет, а потом упала сама, лицом вверх, на грязную палубу, орхидея, брошенная в пыль.
Ногой я отбросил ее пистолет и опустился на колени рядом с ней.
Глаза Валонии открылись, но смотрела она не в никуда. Что-то такое видела, может, воспоминание. Потом перевела взгляд на меня.
— Мне так и не удастся увидеть…
Я взял ее руку в свои и не увидел красного прилива. Этого будущего уже не существовало.
— Мне так и не удастся увидеть… новый мир, — закончила она.
— Нет, — ответил я. — Я избавил тебя от этого.
Ее рука напряглась.
Она закрыла глаза. В тревоге открыла их вновь.
— Не уходи, — взмолилась она, голос стал таким юным, из него ушла умудренность и жертвенность.
— Не уйду, — пообещал я.
Она с силой сжала мне руку, а потом силы не осталось вовсе.
И пусть она умерла, я продолжал держать ее руку и молился о том, чтобы она не добавила себе страданий, не задержалась в этом мире душой.
Я задался вопросом: кто сумел убедить ее в том, что тьма лучше света, где, когда и как это произошло? Я хотел отыскать этого человека или людей, его, ее, всех — и убить.
В стенном шкафу, где я нашел кожаную сумку, в которой теперь лежали взрыватели, на полке над дождевиками я заметил шерстяные одеяла, которые мне сейчас и требовались. Я спустился на ют, взял два, вернулся с ними в рубку.
