Он даже испугался, не перестарался ли. Но расколдовать девчонку оказалось так же просто, как ввести ее в транс. И когда уже почти снял с нее заклятие – это заняло мгновение, не больше, – вдруг понял, что наложил на нее нечто чудовищное, такое, чего до этого не знал. Это не был русский язык. Даже вовсе не язык. Это было... Просто посыл, сгусток воли. Даже не выстрел, а скачок энергии, выплеск. Распутывать подобное он бы не взялся. Еще вчера не взялся бы. Но сегодня ему этого и не требовалось. Он сначала просто положил, как, скажем, визитку на стол, а потом забрал этот клочок бумаги со своими координатами. Или вовсе без них. А еще он увидел, что каким-то образом он – неосознанно! – запечатал приемную так, что никто не мог в нее войти. То есть все пространство небольшого помещения было заполнено чем-то вроде мгновенно затвердевшего клея, не позволявшего шелохнуться даже волосу на челке секретарши.
– Как дела, Лида?
– Ой, Павел Евгеньевич! Здравствуйте.
Раньше, помнится, они были на 'ты'.
– А мы вас обыскались. Вы заблокировали телефон?
Простодушия ей было не занимать. Впрочем, актерских талантов тоже.
А ведь действительно, за последние сутки его мобильник ни разу не зазвонил.
– Вы знаете, я все время забываю поставить свой на подзарядку. Просто беда какая-то, – щебетала она. – О вас доложить?
Последние минут десять просто выпали у нее из жизни. Павел вдруг заподозрил, что все это время она даже не дышала.
– Спасибо, не стоит. До свиданья.
– А что вы заходили? Может, передать что?
Он отрицательно мотнул головой и вышел. И едва не столкнулся с Мариной, стоявшей за дверью с растерянным лицом.
– Ох! – выдохнула она.
– Здравствуй.
Заглянув ему за спину в приемную, взяла его за рукав и потянула в сторону. Когда, как ей показалось, они достаточно удалились, спросила почти шепотом:
– Ты почему не уехал?
– Я вернулся.
– Не ври!
– Да я и не вру, – пожал он плечами.
– Я видела твой след.
– Ну что за фигня! Какой след?
– Такой! – начала она горячиться, при этом повышая голос. – И Михал Михалыч тебя тоже засек. Хотя ты и маскировался.
– Даже так? – удивился Павел. – А ну-ка пошли к тебе. Расскажешь.
Она, кажется, его даже не слушала, потому что сразу потащила Павла по направлению к своему кабинету, быстро говоря на ходу:
– Пойдем. Я только оденусь и поедем. Тебе нельзя здесь оставаться.
– Марин... – попытался он ее остановить, но прервать ее горячечный монолог оказалось невозможно.
– Ты не понимаешь. Ты просто не знаешь, что здесь творится. Какие-то иностранцы с самого утра, люди какие-то, по углам зыркают, рожи страшные, злые. Кошмар! Все просто на ушах стоят, не знают, что и думать. Говорят, что нас всех хотят разогнать и будто бы из-за тебя.
Они вошли в кабинет, Марина схватила с вешалки пальто и, не сразу попадая в рукава, надела, продолжая говорить:
– Михал Михалыч увольняется, еще вчера заявление на стол положил. Программисты все свои наработки сначала скинули на компакты, а теперь торчат в Сети, ищут работу. Лида уже бегала в аптеку за таблетками для Петровича. Разговоры просто ужасные. Никто впрямую не говорит, но все знают, что тебя вызывают на комиссию, но что, как и где – сплошной мрак.
– В Зеленограде, – сказал Павел, усаживаясь в ее кресло.
– Что?! – замерла она. – Откуда ты знаешь?
– Горнин сказал.
– Тебе? Боже... – Марина потерянно опустилась на стул. На ее лице был написан ужас. – И что теперь?
– А что?
Она глядела на него круглыми глазами, держа ладонь у исказившегося рта и потерянно качая головой, не в силах, кажется, произнести ни слова.
– Неужели ты не понимаешь? – наконец произнесла она.
– Не понимаю чего, Марин?
– Но это же все. Конец.
– Ой, не хорони ты меня. Глупости все это. Лучше расскажи, где ты видела мой след.
– Здесь, недалеко.
– Когда?
– Вчера... Вчера поздно вечером. Я от Перегуды вернулась, потом еще по делам... Да... А вернулась, потому что карточку свою забыла, банковскую. Обещала знакомой одолжить. Часов в девять уже. След был совсем свежий.
Она говорила как в полузабытьи. Слова про одно, а на лице – совсем про другое.
– А Мих Мих? Он где меня засек?
– На проспекте Мира. Хотел тебя позвать, но ты быстро закрылся. И телефон твой не отвечает. Паша, неужели ты пойдешь?
– Обязательно, – небрежно ответил он. – А где ты мой след-то обнаружила? В смысле, на чем?
– Да прямо на двери. Но Петрович вчера новую «заплатку» ввел, поэтому я и подумала, что ты не смог войти, не получилось у тебя ее снять, только так, чуть по краям только... Паша, я тебя прошу, не ходи туда. Давай уедем! Прямо сейчас.
– Марин, послушай меня. Вчера в это время я сидел у Чекалина дома и пил с ним водку.
– Так ты... – она недоверчиво посмотрела на него. – Это правда?
– Откуда бы я тогда знал, что твой отец Николай – Чекалин? Ведь раньше ты мне этого не говорила.
– Извини. Но он просил, только в крайнем случае. У него тоже не просто. Знаешь, как он уходил? По живому резал. Но погоди, что же тогда получается? Ты был там, а след тут. Наведенка? Фантом? Но это невозможно. Или... Или ты сумел?
– Все возможно, только зачем мне из-за стола-то? В тот момент я был еще не пьян. И вообще, бред все это. И тигры, и банк, и мальчишка. Теперь еще наша контора. Говорю же, не я это. – Павел потер лоб, соображая. – Надо с кем-то посоветоваться. С Мих Михом, что ли, – нерешительно предположил он.
– Я ему сейчас позвоню, – с готовностью откликнулась Марина, бросаясь к телефону. – Он должен быть дома.
Она по памяти набрала номер, промахнулась по кнопке, сбросила и набрала снова.
– Михал Михалыч? Это Марина, здравствуйте. Хорошо, что я вас застала. Да, все нормально. Тут Павел. Он поговорить с вами хочет. Прямо сейчас! Подъедем!
– Дай мне, – отобрал у нее трубку Павел. – Здравствуйте, Михал Михалыч. Марина сказала, что вы вчера меня на проспекте Мира нащупали? Когда это было?
– Около десяти вечера. Нет, раньше. В полдесятого или без двадцати. Ты, скорее всего, на машине ехал.
– Так вот, это был не я.
– Даже так? Интересное кино. А ты фантомчик, часом, не запускал?
– Да что вы все одно и то же. Нет! Мы скоро будем. Только... Извините, но меня время поджимает.
– Хорошо, я буду ждать на улице.
Им повезло. Огромный милицейский «Форд» с полным набором иллюминации на крыше был очень
