единоверны. Христианство должно подравняться под шаблоны буддизма. Теософскому переосмыслению должны быть подвергнуты все практики и все тексты всех религий, - как бы они этому ни сопротивлялись. Это искушение агрессии на историю. Происходит как бы посмертное обращение всех великих религиозных проповедников прошлого в модную сегодня веру. Если сегодня интеллигенции нравится теософия, - Христос обращается в стопроцентного теософа... У Достоевского один либерал-прогрессист как-то говорит о себе: 'Чем больше я люблю человечество вообще, тем больше ненавижу каждого человека в отдельности'. Что-то очень похожее происходит в либеральных религиозных настроениях нынешней интеллигенции. Все чаще встречаются люди, чья устремленность ко 'вселенскому духовному братству', к экуменическому объединению конфессий имеет своим ближайшим плодом нечто совершенно противоположное: усугубление религиозных разделений... Есть в истории религии вещи, с которыми христианство несовместимо. От этого факта нельзя отгородиться привычным интеллигентским рефлексом: 'Ах, как Вы нетерпимы!'... Никакая 'терпимость' не сможет отменить тот факт, что Пушкин не писал 'Стихов о советском паспорте'... Недавно на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада 'Православие-самодержавиенародность', я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и 'на троих' читают книжку под названием 'Руническая магия', причем явно воспринимая ее в качестве 'учебного пособия'. Я попросил этих активисток 'русского возрождения' хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что 'надо же все знать! со всем познакомиться!'. Вот, правда, когда я их спросил, - знают ли они 'Отче наш' или библейские заповеди, - ответом было молчание... Постепенно даже христиане забывают, что значит - 'быть христианином'... Лазарев сервирует на стол читателей традиционное блюдо российского интеллигента под названием 'каша в голове''.
Из второго тома: 'Проповедник зачастую даже против своей воли подлаживается под настроение и вкусы своей аудитории. Сегодня, например, модна идея свободы и прав человека, и потому нередко церковные катехизаторы (если они обращаются к интеллигенции) всячески подчеркивают, что идея свободы укоренена в Евангелии... Опять рериховцы скажут, что призываю к 'крестовым походам'. Но я призываю всего-навсего к богословскому просвещению. Богословская невежественность сегодня слишком легко может привести к исповеданию почти неприкрытого сатанизма. Человек, не приложивший усилий для серьезного ознакомления с Евангелием и церковным богословием, может купиться на рекламные призывы Агни Йоги и - поначалу незаметно даже для самого себя - стать адептом этого сатанизма для интеллигенции... Близость отрицательной программы далеко не всегда означает сходство положительного идеала. В мирской жизни, например, мы видим, что общая для всей интеллигенции нелюбовь к советской власти отнюдь не сделала нас едиными в исповедании положительных ценностей... Столь решительно и столь неизменно российская интеллигенция не признает за Православной Церковью права на полемику с кем бы то ни было, что даже Лев Карсавин был вынужден вступиться за право Церкви на дискуссию... С. Зарницкая и Л. Трофимова еще в 1965 начали приучать советскую интеллигенцию к эзотерическому коммунизму Рерихов... В силу многих причин оказалось так, 410 интеллигенция России уже несколько веков больше наслышана о западной богословской мысли и церковной практике, чем о своей, православной. Рясу православного священника чаще называют по-католически - сутаной. Вместо 'батюшка' к нему обращаются на католический же манер - 'святой отец'. И так - не только тогда, когда человек что-то принимает в церковном быте, но и тогда, когда он ищет причины т своего отталкивания от Церкви. Немалое число богословских формул, происходящих из западной схоластики и неорганичных для Православия, обжились в расхожих богословских представлениях нецерковной интеллигенции'.
Как видно, единственное, чем в этих текстах я упрекаю интеллигенцию, - так это тем, что она недостаточно интеллигенция, что она слишком часто бывает невежественна в вопросах религии, богословия и философии, что она не всегда дает себе труд мыслить логически последовательно. Я критикую интеллигенцию не за то, что она мыслит (и тем самым якобы подрывает 'средневековые догмы' моей Церкви), а как раз за то, что она мало мыслит, что она бывает слишком отзывчива на стереотипы, что слишком часто ее представители оказываются неспособны к критическому осмыслению шаблонных мифов, предлагаемых расхожим 'общественным мнением'.
И я не могу сказать, что российская интеллигенция обиделась на мою критику.
Две ругательные рецензии на книгу были только в рериховском журнале 'Мир огненный'[398]. В столице Хакасии летом 1997 г. газета 'Абакан' привела недовольные отзывы рериховцев о моей книге[399], но после моего приезда туда в декабре и диспута с местными рериховцами изменила свое критическое отношение к моей деятельности[400].
Церковная пресса, как обычно, и этой моей книги просто не заметила. А в светской мне попались две рецензии на эту книгу и два упоминания о ней.
Максим Соколов совсем не почувствовал себя оскорбленным 'Сатанизмом для интеллигенции'. 'Автор книги - как раз в отличие от привычных либералов - взял на себя труд ознакомиться с весьма большим количеством авторитетных оккультных сочинений... Широта и разнообразие практикуемых россиянами оккультных увлечений, вполне обретших права светской благопристойности, явно свидетельствуют о сильно пониженном, если не вовсе утраченном обонянии <не могущем различить явственный запах серы)... Труд диакона склоняет к поучительным рассуждениям обстоятельствами своего бытования. Стандартный упрек нашей общественности по адресу Церкви в том, что та занимается чем угодно: торгует папиросами, стяжает имения, надзирает за сеткой вещания НТВ etc., - лишь бы не заниматься своим прямым делом - самоотверженным апостольским трудом, научая народ слову Божию. Труд отца диакона в высшей степени соответствует и заветам апостольского служения, и просто пастырскому долгу по взысканию заблудших овец, но парадокс в том, что та же самая общественность, так изнывающая от тупого обрядоверия клира, в упор не заметила труд отца диакона, вроде бы полностью соответствующего ее же представлениям об истинной пастырской миссии. Так что дело, возможно, не в Церкви, пороков и настроений которой никто, в том числе и автор разбираемой книги, отнюдь не скрывает, а в специфических представлениях общественности о Церкви, мыслимой ею как некое вполне светское филантропически-правозащитное учреждение, устроенное на началах широчайшего плюрализма и всетерпимости и, как положено всякому интеллигентскому кружку, увлеченно и безоглядно оппонирующее власти. В глазах людей, исповедующих такой взгляд на Церковь, убежденное свидетельство о Христе и вытекающие из этого свидетельства разумные выводы ничуть не приятнее, чем торговля папиросами'[401] .
Драматург Иван Охлобыстин, сам некогда увлекавшийся йогой, упоминает обо мне также без всякого чувства оскорбленности: 'Есть прекрасный православный автор. Диакон Андрей Кураев. Он бывший философ. У него есть знаменитый труд 'Сатанизм для интеллигенции'. Про Рерихов. Умнейший коммуникабельный человек с великолепным даром слова. Я эту книгу читал - хохотал. Она наполнена теологическими доводами. Но тем не менее она читается как 'Золотой теленок''[402]. На языке 'Московского комсомольца' уподобление 'Золотому теленку' - это все же скорее похвала, чем ругательство...
Максим Шевченко в 'Независимой газете' сравнивает мой двухтомник с другой книгой: 'После прочтения книги диакона Кураева возникает ощущение, похожее на то, что возникало у людей конца XIX века после выхода 'Жизни животных' Брема, - нечто, зовущееся дикой природой, оказывается и доступно, и понятно, и объяснимо. Но все равно не верится до конца, что всерьез. Оккультизм существовал на постсоветском рынке общественных и религиозных идей, умудряясь оставаться незамеченным для серьезной критики... Книга диакона Андрея Кураева подробно и обстоятельно разбирает сущность оккультизма. Пугает только ее название. На первый взгляд оно кажется чрезмерно пропагандистским, - дающим определение и делающим вывод еще до начала и завершения рассуждений. Но название любой книги обуславливается ее содержанием... Кураев снимает со столь популярного сегодня необуддистского мировосприятия флёр недоговоренностей и двусмысленностей. Или вы признаете, что мировоззрение есть только игра образов и понятий, или вы принимаете концепцию личной реальности и причинности бытия, концепцию наличия Творца, существующего вне Его творения. Первое мировосприятие ни к чему не обязывает, в нем ничего по большому счету не имеет значения, второе же - заставляет делать выбор и подводит к порогу, за которым ложь становится нестерпима. Тот, кто является 'отцом лжи', назван в Священном Писании христиан вполне конкретно'[403].
Вспоминает эту книгу добрым словом и журналистка Светлана Колосовская. Описывая организованный
