– У того Цеховца, о котором я говорю, – сказал он, – в советские времена отец был замминистра.
Хозяин дома вспоминающе сощурил глаз.
– Точно! – ткнул он Рада в грудь пальцем. – Был замминистра. – Глаза у него заблестели. Знакомством с сыном тейкуна рейтинг Рада в его глазах резко поднялся. – Ну так это, может быть, решение твоих проблем? У Цеховца-старшего какие силовые структуры, представляешь? Такая крыша – против нее все прочие сявки.
Отказавши Раду в помощи делом, он готов был оказать ее в полной мере советом.
– А откуда всем известно, – спросил Рад, – что Дрон – Джеймс Бонд?
– Ну, это Джени говорит, – бывший сокурсник Рада пожал плечами. – Знает, наверное. А там... – он махнул рукой в сторону – жест, означающий существование неких чужих стран, объект внимания российской разведки, – там об этом не имеют, надо думать, понятия.
– Так он где же,
– Понятия не имею, – снова отбился бывший сокурсник. – Это все Джени, все вопросы к ней. Ко мне, если нужно, с вопросами о его папаше. Тут я столько знаю!
Наследник обэриутов закончил читать очередное нетленное произведение, и на гостиную вновь сошел сель восторга в американской обертке.
– Пойду подойду к Пол, – хлопнул хозяин дома Рада по плечу.
– Конечно, – отозвался Рад.
Он поглядел в сторону бара и встретился взглядом со своей недавней соседкой у барной стойки. Прелестница по-прежнему сидела там и, крича «вау», смотрела на него. В глазах ее было презрительное недоумение.
Не отрывая от нее взгляда, тем же путем, что двигался от бара, Рад вернулся к нему. Стул его был не занят, и он взлез на него. Он уже не помнил, что ушел отсюда с твердым решением не перемолвиться с прелестницей за весь вечер больше ни словом. Да что же, она действительно была прелесть и, кажется, действительно неровно дышала к нему, и не жизнь же предстояло ему разделить с нею.
– Простите, Джени, – сказал он, кладя ладонь на ее руку, крутившую за ножку бокал, – я был не прав. Стихи гениальные.
– Узнали мое имя? – проговорила она непрощающим голосом, но руки не отняла.
– За тем и отходил. Она помолчала.
– А насчет стихов вы меня что, дразнили?
– Ну-у... – протянул Рад, – я бы сказал так: разыгрывал.
– Вам в самом деле понравились стихи?
– Стихи гениальные, – подтвердил Рад.
На лицо Жени-Джени снова выскользнула та, прежняя улыбка соучастия в тайном и выгодном деле.
– Вы оценили, да?
– О, еще как, – сказал Рад, полностью завладевая ее рукой, отрывая от бокала и неся к губам.
Женя-Джени не воспрепятствовала его посягновению на свою руку.
– Надеюсь, мне больше не придется смотреть вам в затылок, – произнесла она, когда он, развернув ее руку ладонью вверх, целовал ей пульсирующее нежной голубой жилкой запястье.
– Помилуй Бог, – ответил Рад ничего не значащей фразой.
Он чувствовал в себе некоторые угрызения совести. Что бы она собой ни представляла, она была искренней в своих притязаниях. А он шел им навстречу полный корысти. Даже так: переполненный ею.
В конце концов, я ее ни к чему не принуждаю и не собираюсь принуждать, она инициатор и лишь берет то, что желает, нашел он некоторое время спустя, как избавиться от этих угрызений. И в конце концов, это было действительно так.
Глава третья
«Привет, Дрон, – писал Рад, с размеренной медлительностью ходя пальцами по клавишам клавиатуры. – Земля, оказывается, и в самом деле круглая: в какую сторону ни пойди – встретишь старых друзей. Вот и с тобой повстречался – разве только в виртуальном виде...»
Писать хотелось стремительно, стуча по клавишам со всей скоростью, на которую был способен, внутри в нем все было взахлеб, но он сдерживал себя, тщательно обдумывая каждую фразу. Писал Рад по-русски, но латиницей. Дрон жил в Америке, кто знает, как там у него обстояло дело с программами, компьютер мог оказаться нерусифицированным, и напиши на кириллице – Дрон получил бы вместо письма одну абракадабру. Вполне вероятно, Жене-Джени было известно и это обстоятельство – русифицирован у Дрона компьютер или нет, – но она спала, ее следовало специально будить, чтобы задавать вопросы, а Рад вовсе не горел желанием до такой степени раскрываться перед ней в своем интересе к ее знакомому шпиону. Достаточно было того, что самовольно залез в ее сумку и извлек оттуда электронную записную книжку. Конечно, он бы ни в жизнь не догадался, что адрес электронной почты Дрона Цеховца забит у нее в записную книжку, она сообщила об этом сама, пообещав дать его потом, но то, что он не утерпел, полез без разрешения – узнай Женя-Джени об этом, мало ли какие подозрения могли прийти ей в голову.
Мысль о ее электронной записной книжке сидела в нем болезненной лохматой занозой все время, пока терзали сладостной гимнастикой невинную до того кровать у него в комнате. И как эта заноза ни на мгновение не оставляла его в покое, так она не дала ему заснуть – ни на минуту. Лежал рядом с Женей- Джени, отдавшей свое эфирное тело стихии сна с той же горячей страстью, с какой отдавала ему физическое тело, уговаривал себя, что уже спит, спит, спит, – и не было ни в одном глазу. И что же было лежать, раз не спал, ждать дня?
Писать письмо Рад начал было на английском, но, написавши строк пять, удалил текст и перешел на русский. У него не было того знания английского, чтобы написать письмо так, как хотелось. Он мог это сделать только на русском. Латинская обертка была, конечно, жестковата, но управиться с ней особого труда не составляло.
«Ужасно интересно, как ты прожил эти годы, – неспешно ходили у Рада по клавишам пальцы. – Помню, в годы, когда мы с тобой познакомились, было модно цитировать китайскую поговорку: „Не дай вам Бог жить в годы перемен“. Все с удовольствием цитировали ее и посмеивались: „А что, совсем даже ничего жить“. Оказывается, то были не перемены, а так, замена декораций. Настоящие перемены пришли позднее. Не знаю, как ты, а я эту китайскую поговорку очень хорошо прочувствовал. Хотя не уверен, китайская ли она. Откуда у китайцев Бог. Они же конфуцианцы. А конфуцианство Бога не знает...»
И дальше, дальше ходили пальцы по клавишам – про китайцев, американцев, чехов, прибалтов... обо всем, обо всем, и только ничего о себе. Почти ничего. Так, вскользь, между строками, здесь фразой, здесь обрывком фразы – с небрежностью, походя: не перегрузить информацией, не оттолкнуть навязчивостью. Не письмо – болтовня, светский треп, салон фрейлины ее императорского высочества Анны Шерер: жу-жу-жу, жу-жу-жу...
Рад дописал письмо, перечитал, исправил опечатки и поместил в папку отправки. Связь с провайдером установилась с первой попытки – ночь, линии не заняты, самое дешевое интернетовское время. Щелчок мышки – и его письмо исчезло с экрана, чтобы, пронесшись по телефонным кабелям, брызнув пучком радиоволн в космос, отразиться от спутника и, устремившись обратно к земле, объявиться на другой стороне земного шара, с убытком по времени в восемь часов, упасть там в почтовый ящик полузабытого им знакомца тринадцатилетней давности.
Письмо ушло, заноза внутри исчезла, и Рад тотчас почувствовал: нет даже сил сидеть на стуле. Глаза закрывались, в голове был туман, он спал не легши. Выписывая ногами кренделя, Рад добрался до кровати, стащил с себя надетые, когда вставал, спортивные штаны, попытался снять рубашку – и рубашки уже не осилил. Недорасстегнув ее, он повалился рядом с Женей-Джени, стянул с нее половину одеяла, кое-как укрылся – и сон окончательно объял его.
Разбудил Рада стук в дверь.
Проснувшись, Рад по привычке первым делом посмотрел на часы напротив окна. Часы показывали около десяти. Свет торшера терялся в свете наступившего дня. Только на потолке были видны слабые контуры
