властно подхватила его, и он воспарил на ее крыльях в небо. – Вот, предположим, математика. Я думаю, не случайно многие великие умы, занимаясь ею, приходили к Богу. А пифагорейцы так прямо поклонялись числу. Ведь что такое число? Вроде бы то, чего в мире не существует. Что человек выдумал для удобства жизни. Пять пальцев, десять пальцев, двадцать пальцев. Чтобы вести счет. А на самом деле в числе – весь мир. Через число можно выразить все сущее – только выведи формулу. Разве не чудо? Что такое золотое сечение, знаешь?
Женя-Джени смотрела на него с выражением восхищенного интереса на лице.
– Ты спрашиваешь искусствоведа? Без золотого сечения что в архитектуре, что в живописи – никуда. Сообщить тебе, кто автор термина? Леонардо да Винчи.
Шпилька, отпущенная ею, была невинна, и Рад оставил ее без внимания.
– В музыке, между прочим, – подхватил он замечание Жени-Джени, – законы гармонии тоже описываются золотым сечением. А что такое золотое сечение? Пропорция! Соотношение величин. А всякое соотношение – это числа. И что же получается? Получается, правы были пифагорейцы, утверждая, что число – основа всего сущего. Разве это не чудо? А уж видя такое чудо, я готов поверить и в чудо родника.
– Но в начале было слово, – сказала Женя-Джени. Утвердительная интонация в ее реплике мешалась пополам с вопросительной.
Рад на мгновение задумался. Он не видел, как сопрячь эти понятия – число и слово. Во всяком случае, вот так с лету.
– Ну что... это ведь, скорее, метафора, – проговорил он потом.
– Слово – это приказ, а число – его исполнение, – выдала Женя-Джени.
Рад поглядел на нее с изумлением. Это было неплохо сказано. Ему стало стыдно за то раздражение, которое посетило его, когда шли от монастырских ворот. Что из того, что ее так заботил вопрос национальности мужа. Какое ему было дело до ее бзиков. Как и до ее эстетических взглядов. Ну нравился ей этот наследник обэриутов и нравился. Не ей одной.
Впрочем, он тут же осадил себя в своих чувствах. Пробка она или наоборот, в конце концов, ему не было дела и до этого. Что еще ему требовалось от нее, кроме того, что он получил? Надо полагать, и она получила от него все, на что рассчитывала.
– Что ж, пора и в ресторан, – сказал он. – Вкусили пищи духовной, время и для обычной.
Ресторан назывался «Русский дворик». Рад не имел понятия, что это за ресторан. Но другого он здесь просто не знал. Ресторан находился в двух шагах от примонастырской площади, где они оставили «сузуки», на другой стороне дороги, каждый раз, бывая в городе, Рад проходил и проезжал мимо него, и вывеска «Русский дворик» сделалась для глаза такой же неотъемлемой частью здешнего городского пейзажа, как сложенные из красного кирпича монастырские стены и башни.
– Вполне мило, – оценила Женя-Джени, усаживаясь за стол и оглядывая зал.
Наверное, только этим словом и можно было выразить впечатление от ресторана; замечательный, роскошный, оригинальный – все подобные эпитеты тут не подходили: простенький небольшой зал на десяток тесно друг к другу стоящих столов, – скромное заведение для удовлетворения физической потребности организма в пище.
Рад заказал салат из морепродуктов и морскую форель холодного копчения на закуску, стерляжью уху на первое, севрюгу на горячее – таково было желание Жени-Джени. «Устроим рыбный день!» – возжелала она. Цены в меню, несмотря на скромность заведения, были совершенно бесстыдные, Раду хотелось зажмуриться и не видеть их, но куда было деться? – пришлось заказать.
Потом за обед пришлось заплатить. Расплачиваясь, Рад думал о том, что денег, потраченных на обед, хватило бы недели на три его затворнической жизни. Ему не удалось спасти от своих бывших клиентов столько зелени, чтобы пастись на заливных лугах ресторанов.
В «сузуки» Жени-Джени на примонастырской площади садились уже в сумерках.
И что-то подобное сумеркам должно было вскоре разлиться в их отношениях, так стремительно возникших вчера около барной стойки, – только Женя-Джени пока еще не догадывалась об этом.
За руль «Сузуки» снова сел он.
– Ты куда? Нам же прямо! – воскликнула она, когда он, не доезжая до железнодорожного переезда, свернул направо.
Чтобы в Москву, следовало действительно ехать прямо, а чтобы попасть в Семхоз, нужно было свернуть – сделать на пути к Москве крюк.
– Ты что, собираешься бросить меня здесь, не довезя до дому? – спросил Рад.
– Так ты в самом деле здесь живешь, на даче у Сержа? Судя по всему, это обстоятельство дошло до нее во всей полноте только сейчас.
– Живу, живу, – подтвердил Рад. – Я же тебе сказал: я человек-невидимка.
– Да? Человек-невидимка? – переспросила она. Похоже, то понимание, которое она вложила в эти его слова вчера, основательно поколебалось. – И от кого же ты прячешься здесь, человек-невидимка?
– От жизни, – сказал Рад.
Что было истинной правдой. Хотя и выраженной в туманной форме.
Ответ его ей не понравился.
– Опять ты говоришь – тебя не поймешь. Загадка на загадке.
– Нам, шпионам, так положено, – отозвался Рад. Он видел, она ощутила дыхание сумерек. Но того, что солнце уже почти закатилось, тени проросли до самого горизонта, воздух загустел и стремительно остывал, она еще не осознала.
Они выехали из города, два километра белым холстом поля, рассеченного темным хлыстом шоссе, просвистели за минуту, шоссе запетляло по поселку, промелькнуло справа стеклянно-бетонное одноэтажное строение магазина, похожего сейчас в сумерках на залитый желтой водой аквариум, еще один поворот – и Рад сбросил скорость. За зданием бывшего дома культуры, темнеющего в глубине черно-скелетного сада, у ответвления дороги, уходящего к церкви на взгорье, он съехал на обочину и остановился.
– Что, – сказал он, поворачиваясь к Жене-Джени и обеими руками хлопая по рулю, – садись. По шоссе, никуда не сворачивая, – до поста гаишников, около него налево, и там все по главной дороге, она тебя выведет на Ярославку. А по Ярославке уже прямо и прямо.
Женя-Джени молча смотрела на него со своего места и поглаживала себя по крылу носа. Что прежде делала, только когда разговаривала.
– Так ты в самом деле здесь живешь? – повторила она свой вопрос.
Рад утвердительно кивнул.
– И в Москву не ездишь?
– В общем, нет.
Женя-Джени снова помолчала. Губы у нее подобрались.
– Я к тебе сюда ездить не буду, – изошло из нее потом.
– И не езди, – сказал Рад.
Пауза, что последовала после этих его слов, была достаточна, чтобы солнцу окончательно свалиться за горизонт, наступающей тьме разлиться по всему небесному куполу и сумеркам благополучно перейти в ночь. Наконец Женя-Джени проговорила:
– Ты это серьезно?
– Вполне, – сказал Рад.
Может быть, это было и не так. Может быть, он и хотел, чтобы их приключение продолжилось. Но по- настоящему ему сейчас хотелось одного: вернуться к компьютеру, включить его... и он отвечал, как шахматный автомат, выбирающий из всех возможных ходов тот, что наиболее кратким путем приведет к запрограммированному результату.
– Жалко, – сказала Женя-Джени, перебрасывая ногу к нему на сиденье, чтобы перебраться на водительское место, и тем понуждая его открыть дверцу со своей стороны и выступить наружу. – Ночь была замечательная. Да и утро. Ты мне доставил настоящее удовольствие.
Рад внутренне с облегчением вздохнул. Она претендовала на его тело, но не на его жизнь. Он был для нее лишь гимнастическим снарядом, занятия на котором дают глубокую, полноценную физическую нагрузку. И который легко можно заменить другим.
