другом берегу была неподвижна. Его увенчанная кувалдой ковша членистая выя, переломившись в середине, тяжело упиралась в землю перед траками, словно ему невмоготу было держать ее от усталости и он набирался в таком положении сил перед своей тяжелой работой.
Около стола возникла барменша-мальчик. Она было начала перечислять, что имеется на выбор, но английский ее был такой, что Рад из всего перечисленного ею понял только «boiled eggs – вареные яйца». Дайте мне то же самое, указал он на тарелку, стоявшую перед Нелли.
– А собственных желаний у тебя нет? – посмотрела на него Нелли.
– Мои желания – следование твоему выбору, – не задумываясь, ответил Рад.
Он ответил – и осознал возможность такого толкования своих слов, которого он совсем не подразумевал. И Нелли, увидел он по ее глазам, эту их многозначность почувствовала.
– Неужели? – проговорила она через паузу.
Вчерашняя неловкость, возникшая в аэропорту, о которой он совсем забыл, оказывается, сидела невидимо где-то в глубине, готовая каждое мгновение вымахнуть наружу, и это мгновение не заставило себя ждать.
– За нами сюда, я понимаю, должны заехать? – произнес он некоторое время спустя, хотя прекрасно помнил, что было обещано в турфирме.
– Должны заехать? – эхом отозвалась Нелли.
– Да, должны заехать, – теперь утвердительно сказал Рад. Словно забыл, а во время разговора восстановил это в памяти.
Они уже заканчивали пить кофе, когда экскаватор на другом берегу выпустил обильную струю черного дыма, дернулся, поднял ковш с земли, повел им в одну сторону, в другую, чуть подался к обрыву, запустил выю в реку, проскреб там ковшом по дну и вознес над водой первую сегодня порцию речного грунта. Нелли, проследив за взглядом Рада, развернулась на стуле и некоторое время тоже наблюдала за воскреснувшим оранжевым бронтозавром.
– Пейзаж портит, а общую картину чудо как оживляет, да? – проговорила она затем, поворачиваясь обратно к Раду.
Это было удивительно точно. Она выразила то, что Рад чувствовал, но что не нашло в нем выражения словами.
– Да ты умная, что ли? – произнес он.
– Только что толку, – ответила она с усмешкой.
Машина приехала за ними минут через десять. Это был вишневый минивэн «тойота», может быть, не очень новый, но в отличном состоянии, мягко-упругий на ходу, с чуткими сильными тормозами, послушным рулевым управлением – Рад это так и почувствовал физически, только они тронулись. Он вдруг вспомнил желтую пятидверную «сузуки» Жени-Джени, которую вел, когда они с нею после ночи, проведенной в одной постели, ездили в Сергиев Посад. Воспоминание было таким острым, что его, уж совсем неожиданно, пронзило тоской по этой Жени-Джени, он вспомнил ее руки у себя на плечах, ее круглую маленькую ягодицу у себя в ладони, ее привычку в разговоре поглаживать себя пальцем по крыльям носа, и все это было так невероятно сильно, что он едва не спросил о ней – как она, что пишет в своих мейлах, – у Нелли. Удержаться и не спросить стоило труда.
В «тойоте» было двое: молодой и пожилой таец. Молодой – совсем молодой, лет двадцати, двадцати двух – или сколько там ему было на самом деле? – пожилой – более чем пожилой, почти старик, но оба в костюмах с галстуками, разве что у пожилого пиджак переношен, потерял форму и обвис, и у обоих зубы сверкали лазерной белизной, хотя, может быть, у пожилого то были искусственные челюсти. Пожилой и вел машину, и выполнял роль гида. Молодой, видимо, был у него или на подстраховке, или на стажировке.
– Сейчас мы с вами заедем еще в три места и возьмем других членов нашей группы, – крутя руль и одновременно оборачиваясь к ним назад, говорил пожилой. Английский был у него беглый, но, возможно из-за вставных челюстей, до того невнятный, что Рад понимал его с пятого на десятое и вынужден был просить Нелли переводить. – О нашем маршруте и порядке его прохождения я расскажу позднее, когда вся наша группа будет в сборе. А пока любуйтесь видами нашего замечательного города, заложенного на территории древнего королевства «Миллион рисовых полей» около двухсот пятидесяти лет назад. Надеюсь, мой английский понятен вам? – осклабясь во всю ширь своих великолепных зубов, как специально обращаясь к Раду, вопросил их гид и водитель. Нелли поспешила заверить его:
– Понятно, понятно. – После чего накрыла руку Рада, лежавшую у него на колене, своей. – Я буду и дальше твоим переводчиком. Мне это приятно.
Руку, договорив, она не отняла. Рука ее лежала на его руке, возникшая вчера в аэропорту неловкость была прорвана, как тонкая, паутинная пленочка, от нее не осталось и следа. Теперь вместо нее была ясность – содержание, должное неизбежно отлиться в форму. Вот этому, в какую форму, только и осталось определиться. Отсутствие Дрона диктовало форму почти с неумолимостью наступления рассвета или заката.
Рад попытался защититься от самого себя образом Жени-Джени, только что с такой остротой напомнившей ему о себе, но тщетно: образ Жени-Джени уже был мертв – как моментально прогоревший костер из соломы, лишь шевелились, дотлевая, жалкие пепельные остатки; вытеснения не получилось, вместо этого ему подумалось: как они схожи, Женя-Джени и Нелли. Не чертами лица, не обликом – типом. Повадками, манерой говорить, выражением глаз. Впрочем, еще и круглыми аккуратными попками.
Он почувствовал: если Нелли не отнимет своей руки еще мгновение, в следующее его ладонь будет уже ощущать на себе груз ее ягодицы.
Рад взял ее руку и, преодолевая сопротивление, переложил ей на колени. Нелли, пока он совершал эти манипуляции с ее рукой, смотрела на него с усмешкой.
– Боишься? – проговорила она, когда рука ее лежала у нее на коленях. – Чего ты боишься?
– Не надо, Нелли, – мягко сказал Рад. Она подняла словно бы в изумлении брови.
– А что, кто говорил, что надо? Мне приятно быть твоим переводчиком. Я что-то сказала еще?
«Тойота» сверкнула с улицы в проезд и остановилась около просторного высокого крыльца какого-то отеля – белоснежной бетонной глыбы, прошитой строчками окон. Пожилой повернулся к Раду с Нелли, бросил им, ослепив зубами: «Quite a minute», – и, открыв дверцу, выпрыгнул наружу. Молодой тоже повернулся, тоже улыбнулся им, но ничего не произнес.
– Перевести тебе, что было сказано? – спросила Нелли.
– «Буквально минуту», – ответил Рад.
– Неужели можешь обходиться без меня?
– Только на таких простых фразах.
– В общем, не увольняешь?
– Но только без зарплаты, – проронил Рад.
– О, я тебе нужна! – Нелли захлопала в ладоши. – Я тебе нужна!
Стеклянная дверь отеля раскрылась и выпустила на крыльцо пожилого, за которым, бурно щебеча друг с другом, шли две девушки-тайки. Они определенно были тайки, но что-то вместе с тем в рисунке их тайских лиц было не тайское. Не в чертах, а именно в рисунке.
Пожилой откатил перед девушками дверь салона, девушки, не переставая щебетать, пригнув головы, вошли внутрь, поздоровались, бегло, не с тайской щедростью, улыбнувшись, сели на сиденье за Радом с Нелли, защебетали дальше, и тут стало окончательно ясно, что щебечут они на английском. Причем английский их был без всякой тайской певучести, а настоящий, внятный английский язык, так что их речь, несмотря на скорость, с которой они пуляли друг в друга словами, была доступна и Раду.
Пожилой появился в кабине, захлопнул за собой дверцу, повернул ключ зажигания, и «тойота» тронулась.
Нелли наклонилась к Раду:
– Знаешь, кто такие? Рад пожал плечами:
– Нет, откуда.
– Метиски. Дети таек, вышедших замуж за европейцев. Приехали на историческую родину туристками припадать к корням.
– Почему ты так думаешь? – спросил Рад.
– А вот проверим, – не ответив ему, сказала Нелли, развернулась на сиденье и, мгновенно перейдя с
