в первый день.
– Родину продает, – сказала она спокойно, все с той же насмешливостью. – Знаешь такое выражение? Торгует ее богатствами.
Расхожее словосочетание балаганной шуткой крутилось в голове у Рада.
– Как продает? Оптом, в розницу?
– И оптом, и в розницу. Как выйдет.
– Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, – донесся до Рада из темноты голос Тони. – Кто- нибудь знает, мы остаемся здесь ночевать или нет?
– Я полагаю, Тони, – ответила Нелли, перекатывая голову по спинке шезлонга в его сторону, – это будет зависеть от того разговора, который сейчас ведется.
– Хотелось бы остаться, – мечтательно произнес Тони. – Люблю ночевать на яхте. А на такой, признаюсь, еще никогда и не был. Великолепная яхта, да, Рад?
– Великолепная, Тони, – не видя его, подтвердил в темноту Рад.
Горние ангелы трубили в звонкие трубы и пели своими чистыми голосами в небесной вышине, – какой еще могла быть эта «Золотая акула», как не великолепной.
И снова – на яхте с драгоценным хищным названием «Золотая акула», безмятежно нежащей свое большое холеное тело на штилевой воде Сиамского залива около входа в бухту Паттайи, в отдельной каюте с кондиционером, как в отдельном гостиничном номере, на постели, заправленной тончайшим льняным бельем, благоухающим ароматом неизвестных ему цветов и трав, – снился Раду нелепый и полный тревоги сон.
Ему снилось, что он танцует с той дивой из шоу, осеняющей их обоих пышным хвостом плюмажа, словно нимбом. Однако не он ведет ее, а она его, держа в своих руках с хищной цепкостью и твердостью. Танцуют они под мелодию воровской песни «Таганка», разухабисто исполняемой по-ресторанному звучащей скрипкой, – танцуют как фокстрот, во всей полноте его движений, со всеми сложными проходами, поворотами, вращениями.
И там, во сне, он был отличный танцор. Все ему давалось легко, он был пластичен, невероятно ловок, и такое владение собственным телом доставляло ему невообразимое удовольствие. Но его уязвляла его ведомость. Мириться с ней дальше – он больше не мог этого.
Дива воспротивилась его намерению переменить позицию, у них завязалась борьба. Шаг их замедлился – и они стали проваливаться. С каждым мгновением уходя глубже, глубже – по щиколотку, по середину икры, по колено.
Оказывается, они танцевали на воде. Возможно, того самого Сиамского залива поблизости от Паттайской бухты, где в реальной жизни покачивалась на якоре «Золотая акула». Но во сне не было ни яхты, ни вообще хотя бы одного судна вокруг, только голубой «кодаковский» океанский простор, и лишь вдалеке – прижавшаяся к горизонту полоска береговой линии.
И оказывается, они не просто танцевали, а танцуя, двигались туда, к берегу, – во всяком случае, у них была такая цель: дотанцевать до него. Дотанцевать – и спастись. Однако чтобы дотанцевать до берега, нужно было танцевать в стремительном, сумасшедшем темпе, – только тогда вода держала их. Они могли бы переменить позиции, не потеряв темпа, но его партнерша с пошлым нимбом-плюмажом не хотела отдавать своей роли ведущей. Она готова была уйти под воду, но не уступить, утащив с собой и его. Она боролась с ним со всей яростью смертницы, власть над Радом была ей дороже жизни.
Он сдался. У него не было такой воли к власти, как унее.
Он сдался – и танцу их тотчас вернулась прежняя скорость. Они стали подниматься из воды: вот она достает уже лишь до середины икры, вот до щиколотки, и вот уже ласково лижет своей нежной щекочущей рябью ступни.
– Мудила хренов, – выдохнула дива, не проронившая до того ни слова. Голос ее был хрипл и низок – пропитый голос уличной девки с Бич-роуд. – Тебя ведут – ты ведись, думаешь, легко по воде, аки по суху?!
«Таганка! Все ночи, полные огня. Таганка! Зачем сгубила ты меня!..» – визжит скрипка, их фокстрот набирает и набирает скорость, но где берег, почему он не приближается, почему на все четыре стороны света – одна щекочущая ступни водная гладь?
«Таганка! Я твой бессменный арестант. Пропали юность и талант в твоих стенах!» – отзывается в Раде словами воровской песни ресторанное стенание скрипки, и он осознает, что если не найдет решения, не предпримет чего-то решительного, чтобы отнять у дивы роль ведущей, так она и уведет его от берега, утащит, откуда уже не выбраться.
Рад просыпался, отходил ото сна, засыпал – и сон возвращался. Он несся с кошмарной дивой над океанской пучиной в танце, тонул – и снова несся, не находя способа переменить их роли, просыпался, засыпал – и сон повторялся вновь.
Глава четырнадцатая
Завтракали не во вчерашнем салоне, а в буфете с барной стойкой и двумя столами, уютно приткнутыми одним из торцов к стене с большими, широкими окнами. Позавтракать можно было и по-американски, и по-континентальному, и по-русски: плотно и сытно, с прицелом до раннего вечера.
– А, с прицелом до вечера! – удовлетворенно покивал Крис, когда Рад объяснил ему, что значит «русский завтрак».
Ночь на яхте среди морской тишины и покоя сделала для него ясным, какого бы отдыха он хотел.
«Нет, в Паттайе невозможно, – недовольно сказал он Дрону. – Шумно. Людно. Тот же Бангкок. Куда- нибудь бы на остров».
«Если это будет не самый респектабельный курорт, ничего? – выслушав просьбу Дрона и изготовившись звонить, спросил Сукитая. – Сезон, все занято».
«Ничего, ничего, главное, чтобы куда-нибудь на остров», – заверил его Дрон.
Сукитая бросил в трубку несколько слов по-тайски и опустил ее обратно в карман.
– Все в порядке, – произнес он по-английски. – Считайте, бунгало вас уже ждут.
Минут через десять телефон в кармане у него ожил. Сукитая приложил трубку к уху, выслушал и посмотрел на Дрона:
– Остров Кох-Самед. Не рядом, но и не далеко. Часа полтора на машине дальше по побережью.
– Нормально, – отозвался Крис.
– Нормально, – ответил Сукитае Дрон.
Завтрак закончился – катер уже был у борта в готовности вновь принять их. На палубе парадной линейкой снова стояло человек восемь во главе с капитаном, только теперь вместо прожектора был заставляющий нещадно щуриться солнечный свет. Океан лежал вокруг в ювелирно-тончайшей окантовке горизонта циклопическим сапфировым блюдом, и лишь на одном из краев этого блюда идеально ровная линия окантовки была слегка покороблена полоской земли.
Вчерашний морской волк в белом кителе и черно-белой морской фуражке ждал в катере и, когда сходили в него с гулявшего под ногой трапа, всем подавал руку и, твердо направляя, помогал оказаться внутри.
– Обожаю яхты, – сказал Тони Раду, когда поднимались на мол. – Великолепно было, да?
– Великолепно, – отозвался Рад, постаравшись соответствовать своей интонацией интонации Тони. – Это яхта Сукитаи?
Тони изобразил мимикой невозможность быть достоверным.
– Мне показалось, что нет. Он большой банкир, но, думаю, такая яхта у него еще впереди. Договорился с кем-то из уважения к Дрону. Он с большим уважением к Дрону.
Проблемы с возвращением в гостиницу, чего Рад с Тони опасались вчера, когда ехали в темноте на такси, не возникло. Не потому, что был день и к молу то и дело подкатывали синие паттайские такси- скамейки. А потому, что рядом с красным тигром «Тойоты» Сукитаи стояла еще одна, специально вызванная Сукитаей для Рада и Тони машина с шофером, и Сукитая сдержанным жестом указал им на нее.
Спустя час все, за исключением Сукитаи, убывшего в свою жизнь, снова сидели в объемной «тойоте» Тони, и он, подсвистывая мелодии, пойманной по радио и негромко звучавшей из динамиков, весело крутил
