– Дочь, у тебя опять? Начинается правление? – заволновался Тимофей Спиридонович. – Может, Юлия Соломоновича пригласить?
– Не надо, папа. Это я так.
– Действительно, так, раз отцом назвала, а не плебеем.
В тот же вечер Настя отнесла вазу с экзотическими цветами Ларисе. Она поставила ее в коридоре, строго-настрого наказав той не ставить их к постели.
– Такие видения случились! Такие глюки! И у меня, и у профессора Цезарева.
Ларисе некогда было смотреть глюки, у нее вся жизнь была как один большой глюк. Ей захотелось закрыть глаза, забыться на мгновение, а открыв их снова, увидеть себя молоденькой и глупой, которой была лет десять назад. Тогда бы она не разбиралась так дотошно в мужиках. С радостью выскочила бы замуж за Ромку, если бы он, конечно, предложил. Или за кого-нибудь другого. Не от хорошей жизни ее потянуло регистрироваться с неадекватным незнакомцем…
Но она тут же забыла о себе, как истинная подруга, заметив опухший нос и красные глаза Насти. Пришлось все бросить и идти на кухню ее успокаивать. Там на аккуратной тарелочке с золотой каемочкой жались друг к дружке восемь (!) воздушных кремовых пирожных. Этим изобилием наградила себя по дороге домой Лариса. Наградила за успехи в благородном деле мести Степанцову. Она пододвинула тарелку к Насте и приготовилась выслушать ее горький монолог. Но та, хоть и села за стол, от пирожных и монолога категорически отказалась. Сидела и оплакивала свою тяжкую долю.
– Скушай кусочек за папу, – уговаривала ее Лариса, начитавшаяся в умных книжках, что сладкое поднимает настроение.
– Я назвала папу плебеем, – всхлипнула Настя.
– За маму скушай парочку, – не теряла надежды Лариса.
– И ее я назвала плебейкой…
– Я бы на твоем месте за себя любимую съела бы целое!
Настя раскололась про царицу Клеопатру, про Юлия Цезарева, на которых странным образом подействовали экзотические цветы. Дальше ниточка потянулась к арабскому языку. И закончилась признанием, что вместе с цветами была записка про любовь. Настя достала из кармана скомканный в порыве гнева листочек и протянула подруге.
– Это признание мне в любви? – Лариса трепетно тронула мятый комочек.
– Да, – заплакала снова Настя.
– А какое оно было раньше? – размечталась Лариса.
– Большое и краси-во-в-о-е…
– И он писал, что меня любит? Меня любит принц.
– Теб-я-я-я…
Только сейчас Лариса поняла, какая буря чувств бушует в душе подруги. Она ведь подумала, что и цветы, и признание – ей! Нужно было с этим что-то делать. С одной стороны, конечно, хорошо, когда очередная мумия возвращается и признается тебе в любви. Но с другой – что-то не очень весело. И приходится успокаивать подругу, рассчитывавшую на эту мумию, строящую планы в отношении их отношений. Нельзя быть бездушной особой, думающей только о себе. Нужно подумать и о подруге. Кстати, а что о ней думать? Воровка и обманщица, присвоившая себе подарок с признанием? Или глупомань необыкновенная, решившая, что ее может полюбить принц?
А почему, собственно, нельзя полюбить немного миловидную, немного полноватую, немного глуповатую девушку? Очень даже можно. Но только пусть это сделает другой принц. Али нужен Ларисе. Зачем? На всякий случай. Пусть будет, случаи бывают разные. Вон Стрелкин в романтическом путешествии только один раз попробовал намекнуть на близкие отношения, Степанцов вообще не делал никаких поползновений. Пусть будет принц. Своим признанием он намекнул на поползновения. Ей мама рассказывала о том, сколько у нее одновременно было кавалеров, готовых предложить ей руку и сердце. А у бабушки насчитывался целый полк желающих на ней жениться, в молодости старушка вела весьма активный образ жизни. Чем же она, Лариса, хуже? Ничем. Да к тому же среди ее воздыхателей теперь есть принц. Каждая девушка об этом только мечтает. Вот и ее подруга тоже… Мечтает. Нужно попытаться как-то убедить ее в том, что все это только бессмысленные фантазии.
– Слушай, Настя, а ты хочешь в гарем?! – неожиданно для той поинтересовалась Лариса.
В ответ Настя зарыдала и протянула руку за первым пирожным.
– Вот. И я не знаю, хотеть туда или лучше остаться дома. С одной стороны, здесь есть свои плюсы, с другой стороны – много минусов, – заявила Лариса.
– А в чем плюсы? – спросила у подруги Настя, глотая целиком воздушную массу.
– Давай лучше о минусах, – предложила Лариса, решившая не терзать нежную девичью зависть к ближней.
Минусы действительно были. Во-первых, если у тебя муж – арабский принц, значит, ты вынуждена жить в гареме. Во всяком случае, каждая провинциалка считает, что раз он богатый, то может содержать гарем. Это, кстати, относится не только к арабским принцам. Но и к нашим русским мужчинам. Они, эти провинциалки, слишком охочи до пухлых кошельков. И падают в них разменной монетой, невзирая на то, что у тех есть законные пользователи: жены и дети. Обладатели-кошельки теряются, вертят хвостом, заметая следы, в результате чего запутываются еще больше и через пару лет получают гарем. Он складывается сам собой из гражданских жен и незаконнорожденных детей.
Но если вернуться к арабским принцам, то те уж точно в состоянии содержать гарем. У них там богатство оценивается не по количеству миллионов на душу родственников, а по количеству этих самых жен. Чем больше жен, тем ты знатнее. Нет, безусловно, в каждом деле бывают исключения из правил. Наверняка и там они есть. Но лучше надеяться на худшее, чтобы быть к нему полностью подготовленной.
Значит, первый минус – гарем – складывался из маленьких минусиков. В гареме, кроме жен, еще обитает кто? Евнухи. Правильно. Если ты в далекой арабской стране захочешь пойти в кино, с кем ты пойдешь? С принцем? Не тут-то было. А он занят. Пойдешь, как миленькая, с евнухом. И на последний ряд – для поцелуев – тоже сядешь с ним. Конечно, от такого просмотра толку никакого. Как и от всего остального. Значит, в кино в далекой арабской стране ходить незачем.
Можно пойти по магазинам. Опять же с ним, с евнухом. Он тебе платьице подберет по размеру, фасончик оценит, посоветует, какие аксессуары подобрать. Но он не скажет самого главного, ради чего ты и покупаешь это самое платьице, он не скажет, что ты в нем обалденно сексапильна. Потому что в этом ничего не понимает. Значит, и по магазинам в далекой арабской стране ходить незачем.
Можно, безусловно, в далекой арабской стране сходить в зоопарк. Но муж снова занят. И ты туда идешь с кем? Правильно, с евнухом. И уже нет смысла делать испуганные глаза при виде павиана и жаться к мужчине, показывая, насколько ты доверяешь его мужской силе и защите. У евнуха нет ни того, ни другого.
И вообще, мало того, что придется сидеть дома, так еще складывается впечатление, что ты вышла замуж за евнуха. А это вполне можно сделать и на родине, особенно если с замужеством не спешить.
Лариса привела убийственные доводы. Они напрочь убили в Насте естественное для девушки желание ехать к принцу. Она твердой рукой взяла еще одно пирожное и запихнула в рот.
– Шлушай, – прошамкала она, – а плюшы?
Плюсов оказалось еще меньше. Главный – ты не одна. Кроме тебя, у него еще минимум две жены. Значит, есть кому постирушку организовать и борщ сварить. Но тут важно, кто в доме любимая жена. Если эти две, то стираешь и варишь ты одна. В принципе здесь нет ничего сложного, на родине ты делаешь то же самое, и не для принца, а для простого русского мужика. Но если любимая жена – ты, то тебе и карты в руки. Кредитные и банковские. Едешь с евнухом в магазин, затариваешься по полной программе и возвращаешься под завистливыми взглядами остальных жен. Хвастаешься перед ними одной шубой, другой, третьим манто… И назавтра снова берешь евнуха – и по магазинам. Если за предыдущую ночь тебя не придушат и не отравят.
– Ну, и где же здесь плюсы? – не поняла Настя, отправляя в рот третье пирожное. – Что-то я не вижу оных.
– А их и нет, подруга, – развела руками Лариса, – так что не о чем сожалеть.
