двойную дань, которую солдаты и офицеры Горинга собирали с такой жадностью и беспощадностью, что вызывали к себе настоящую ненависть. Как и в других графствах страны, местный люд начал объединяться в ассоциации — клубы. Для них это была последняя линия обороны против тех, кто покушался на их дома. К принцу пришла делегация. Понимая, какая угроза исходит от этих людей, он принял их со всею лаской и вниманием. «При виде ваших страданий, — говорил он, — сердце мое сжимается». Карл обещал помочь, но при этом заметил, что его беспокоят многолюдные несанкционированные митинги: «К вам могут присоединиться люди неблагонамеренные, они подтолкнут вас к действиям, о которых вы и не помышляли». Заключил он приблизительно так: «Что нам всем нужно, так это сильная армия, которая обеспечит всеобщий мир. Наверняка среди вас найдутся готовые в нее вступить. Надо лишь назвать имена, и я лично прослежу, чтобы все были обеспечены ружьями и патронами». Одновременно Карл — что в полной мере проявится в годы его деятельности как зрелого политика — вел закулисную игру: он приказал Горингу положить предел вышеупомянутым митингам. Горинг повиновался, но клубы, понимая, в чем состоит их преимущество, переметнулись на сторону парламента и его мощной армии «Новой модели».
Именно эта армия нанесла 14 июня 1645 года сокрушительное поражение роялистам при Нэсби. На публике король пытался сделать хорошую мину при плохой игре, заявив, что его «ничуть не обескураживает последняя неудача», но из переписки с сыном явствует, что на самом деле он думал и чувствовал совершенно иначе. Больше всего его заботила безопасность сына да и собственное положение тоже. «Сейчас самое время, — писал он, — начать готовиться к худшему… Хочу, чтобы Вы знали: мое желание состоит в том, чтобы, как только у Вас возникнет опасность попасть в руки мятежников, немедленно переправиться во Францию, где о Вас позаботится Ваша мать; она обладает необходимыми полномочиями руководить Вами во всех делах за вычетом религии». Это был приказ, которому принц должен был подчиниться безоговорочно. Но Совет пришел в ужас. Бегство из Англии станет открытым признанием поражения, что же касается Франции, то от нее исходит угроза католицизма. Король со свойственной ему нерешительностью изменил свое мнение, заявив, что лучше Дании места для сына не найдешь. Хайд, в свою очередь, выдвинул в качестве альтернативы Шотландию и Ирландию. Обе эти страны хотя бы принадлежали короне. Тем не менее он тоже считал, что бегство — это последняя возможность, и, когда Ферфакс и армия «Новой модели» подошли к Бристолю на опасно близкое расстояние, решено было, что лучше всего переправить наследника престола в самые удаленные районы запада.
Истощенное королевское войско могло теперь вести лишь оборонительные сражения, да и то практически безнадежные. Хитроумный Горинг пытался еще огрызаться, но с армией «Новой модели» тягаться ему было не под силу, и у Лэнгпорта он потерпел тяжелое поражение. Отступая на запад, его армия постепенно начала распадаться; Ферфакс же принялся за строительство крепостей по всему поперечнику Англии, в результате чего принц с остатками роялистского войска оказался бы заперт в Девоне и Корнуолле. Оттуда им и предстояло наблюдать крах всех надежд. Утративший всякие иллюзии Горинг бежал за границу, и отныне, по словам Хайда, роялистская армия представляла собою скопище людей, которых «боятся лишь собственные друзья, враги же насмехаются». Хоптон держался до последнего в Торрингтоне, но ночная атака, предпринятая Ферфаксом, обратила его людей в бегство, и когда членам Совета, укрывшимся в Пенденнис-Касл, стало известно о безумном плане пленения принца, было принято единственно разумное решение — отойти к самым удаленным границам королевства. Фрегат, которому предстояло доставить Карла в безопасное место, находился «в состоянии часовой готовности», и в понедельник 2 марта, в десять вечера, принц Уэльский в сопровождении Хайда, Калпеппера и Беркшира отплывал к островам Силли.
После трудного тридцатишестичасового путешествия, в ходе которого команда выпотрошила багаж пассажиров, судно бросило якорь у Св. Марии, главного острова архипелага. Условия, в которых оказалась королевская свита, трудно было назвать комфортабельными. Недостаток пищи, сырое помещение, которое практически нечем топить. Калпеппер засобирался во Францию, чтобы «ознакомить королеву с положением, в котором пребывает Его Высочество в Силли», но внезапно — это было 12 апреля — на горизонте показались суда флота парламентариев. Срочно было созвано заседание Совета, и на нем принц выказал себя куда более тонким и даже хитроумным юношей, нежели Хайд мог себе представить. Под конец заседания он извлек из кармана письмо, которое получил несколько месяцев назад от короля. В нем содержался недвусмысленный приказ ни при каких обстоятельствах не попадать в руки парламентариев. Опираясь на него, Карл потребовал немедленного отъезда на остров Джерси. Тут, как нередко бывает, на руку ему сыграл случай. На море разыгрался трехдневный шторм, раскидавший вражеские суда в разные стороны. А когда он кончился, принц был уже на борту «Черного гордого орла», державшего путь на Джерси, где можно было рассчитывать хотя бы на относительную безопасность.
Артиллерийским салютом судно, бросившее якорь напротив Елизаветинского замка, никто не приветствовал. Роялисты явно проигрывали, и население острова Джерси воспринимало это скорее с одобрением, хотя и неявным. Принц Карл высадился на берег вместе с членами своего Совета, еще несколькими лордами свиты и шестью священнослужителями. Чуть позже подошло еще одно судно, на борту которого находились главные люди обширного королевского хозяйства, на третьем же шли такие необходимые его участники, как прачки, портные и сапожники. В целом принца сопровождало около трехсот человек. Дождавшись, когда на берег сойдут все, лорд Уэнтуорт отправился во Францию сообщить королеве, что ее сын благополучно добрался до места назначения. Хоптон деловито занялся приготовлениями апартаментов в Елизаветинском замке. Карл по-прежнему находился на территории королевства и, судя по всему, вовсе не собирался его покидать. Более того, как пишет Хайд, сама мысль об отъезде во Францию вызывала у принца величайшее сопротивление — разве что возникнет реальная угроза плена.
Распорядок жизни следовало продумать самым тщательным образом. Внезапное нашествие столь большого количества людей легло тяжелым бременем на местную экономику, и хотя у пришельцев были с собой запасы мяса, сыра, муки и сухого гороха, о будущем подумать не мешало. В конце концов местным мясникам и фермерам было велено каждую среду доставлять на рыночную площадь свои продукты и до полудня придерживать их для нужд двора принца, лишь после этого пуская в свободную продажу. Такой же приказ был отдан рыбакам. А в остальные дни недели фермерам предписывалось ежедневно поставлять в Елизаветинский замок двух овец, одного барашка, одного теленка, двух свиней, двух цыплят, двух гусаков, два горшка масла и две дюжины яиц.
Столь внушительные запросы требовали немалого такта в поведении. Принцу в этом явно помогла его природная доброжелательность: он сразу же завоевал симпатии большинства местного населения. И даже на тех, кто склонялся на сторону парламента, обходительность принца явно произвела сильное впечатление. Женщины особенно беспокоились, как бы у них не отобрали драгоценности, и на всякий случай даже тайком переправляли их родственникам в удаленные деревни острова. В ответ принц Карл издал указ, согласно которому уже конфискованное имущество подлежало немедленному возврату; далее в указе говорилось, что, если у местных возникнут какие-либо жалобы на обслугу двора, их следует адресовать губернатору острова сэру Джорджу Картерету, который «всех рассудит по справедливости».
Большие приемы, следовавшие один за другим, доказывали «несравненную благорасположенность» принца. Чтобы завоевать симпатии и удовлетворить любопытство обывателей, он обедал на виду у всех и угощал зевак с церемонной пышностью, достойной Уайтхолла. Хотя средства Карла и таяли на глазах, но по-прежнему на столах возвышались горки золотых и серебряных блюд, перед принцем преклоняли колена разодетые пажи, а пышный, до малейшей детали продуманный ритуал трапезы вызывал всеобщее восхищение. По словам одного свидетеля-француза, «что до убранства королевского стола, то каждый знал отведенное ему место, и во всем царил такой порядок, что это не могло не доставлять истинного наслаждения». Выдерживались и иные ритуалы придворной жизни — к немалому удовлетворению местного люда, чья верность принцу нашла подтверждение, когда он присвоил сэру Джорджу Картерету титул баронета. Несколько дней спустя в круговое путешествие по острову отправилась целая кавалькада. Обеду, сервированному в старом замке Мон-Оргуэй, предшествовал большой военный парад, участвовать в котором было приказано всему мужскому населению острова в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет. При этом все должны были выкрикивать: «Боже, спаси короля и принца!» Парад принимал сам Карл. Он возбужденно размахивал бобровой шапкой и почтительно кланялся проходящим. По окончании разнообразных представлений (особенно сильное впечатление произвели драгуны, преследующие по пескам воображаемого противника) Карл призвал к себе офицеров и объявил, что прикажет своему казначею
