строевые команды. Нельзя умолчать и про пьянство и разврат. В попытках положить этому конец король регулярно издавал прокламации, капелланам было приказано дважды в день читать молитвы перед строем и каждое воскресенье по утрам служить в церкви. Тем не менее даже королевская семья не могла служить образцом праведного поведения. Портреты принца Карла, относящиеся к этому времени, выдают признаки взрослой чувственности. В нем просыпался мужчина. Однажды в церкви, возбужденный присутствием «по- ангельски полуобнаженных» женщин (такова была католическая традиция), мальчик захихикал прямо посреди проповеди. Новый и весьма неудачный наставник принца лорд Беркшир вынужден был ощутимо стукнуть его по затылку своим жезлом.
Генриетта Мария вернулась в Англию с оружием и людьми, и 13 июля 1643 года король в сопровождении принца Карла и герцога Йоркского выехал ей навстречу. В честь этого события отчеканили медаль, на одной из сторон которой изобразили сидящих на троне Карла I и Генриетту Марию; над ними мирно проплывают планеты, а внизу, у их ног, лежит бездыханный Питон восстания. По возвращении в Оксфорд, однако, выяснилось, что в реальной жизни все складывалось не так уж ладно. Королева принялась решительно вмешиваться в политику, которая ей, женщине властной, но не слишком глубокой, казалась чересчур мягкой. Преисполненная решимости воевать до победного конца, презрительно отвергающая вьющихся вокруг нее еретиков, явно довольная способностью вертеть как угодно супругом, Генриетта Мария постоянно стремилась разрушить тщательно выстроенные планы таких добропорядочных англичан, как, например, Эдвард Хайд, королевский канцлер казначейства, недавно посвященный в рыцарское достоинство. Попутно королева предпринимала собственные шаги на дипломатическом поприще. Быстро сообразив, что в лице своего старшего сына она обладает ценным товаром для торговли на европейском брачном рынке, Генриетта Мария начала искать подступы к окружению Анны Марии де Монпансье, двоюродной сестры Людовика XIV Помимо общепризнанной красоты, Большая Мадемуазель, как ее обычно величали за глаза, обладала тремя более важными достоинствами: была баснословно богата, была истовой католичкой и была француженкой. Словом, по мнению Генриетты Марии, идеальная пара для принца Карла.
Пока королева предавалась фантазиям, роялисты летом добились нескольких реальных военных успехов. Взят был Бристоль, второй по величине портовый город в стране, северная армия осадила Гулль, а западная, оставив Оксфорд, сосредоточилась в районе Плимута. В стратегическом смысле ни одна из этих побед не имела решающего значения, и даже в то время, когда к королю стекались победные реляции, парламентские войска продолжали укреплять свое положение. У Марстон-Мура они отважились на дерзкую ночную атаку. Кромвель и сэр Дэвид Лесли обратили в бегство роялистскую кавалерию, а затем разбили и пехоту. Впоследствии стало понятно, что именно это сражение и ознаменовало переломный момент в войне; роялистское дело покатилось под уклон. Все это сказалось и на семье принца. Королева, тяжело переносившая очередную беременность, решила, что в Оксфорде рожать слишком опасно, и переехала на запад, а оттуда — во Францию, где, подвергаясь унижениям, о которых прежде и помыслить было невозможно, продолжала свои все более и более безнадежные дипломатические попытки женить сына.
Тем временем парламент принялся за военное строительство: были сформированы отряды, получившие наименование армии «Новой модели». Так был нанесен новый удар по королю, а поражение при Шрусбери стало как военной, так и моральной катастрофой. Даже сам король признал, что положение становится все тяжелее, впервые его посетил страх попасть в руки противника. Одной из главных своих обязанностей в этой ситуации он считал обеспечение безопасности принца. «Пока сын на свободе, никто не посмеет посягнуть на мою жизнь» — так или примерно так думал он. Вопрос о местонахождении принца был решен быстро. Внутренний раскол и волнения лишали роялистов поддержки на западе, и только что назначенный главой Западной Ассоциации наследник престола, быть может, способен был сотворить чудо и спасти монархию. Помимо того, четырнадцатилетнему принцу пора было «взрослеть», и отчасти именно поэтому король решил отправить его в Бристоль.
На пышную церемонию отъезда денег не было. Кое-что удалось наскрести лорду Кейпелу, и в награду его назначили начальником сводного полка конницы и пехоты. Большего король выделить для сына не мог. Зато Карл I отправил с ним советников, в число которых входил незаменимый Хайд; как он ни страшился, что в его отсутствие король подпадет под влияние фанатиков-ультрароялистов, приходилось думать и о подготовке наследника к трону. Но казалось, сейчас и сама погода вступила в заговор против короля. Едва принц Карл и его Совет выехали 4 марта 1645 года из Оксфорда, как небо покрылось густой пеленой и хлынул дождь, словно предрекая, что увидеться сыну с отцом уже не придется.
Сопровождаемый Хайдом, графом Беркширом и лордами Кейпелом, Хоптоном и Калпеппером, юный Карл под проливным дождем добрался до Фарингдона. Оттуда он двинулся в Девиз, далее в Бат и, наконец, в Бристоль. Здесь обнаружилось, что обещания, данные в Оксфорде, не более чем пустой звук. Не оказалось ни дополнительных сил, ни денег — из ста фунтов в неделю, якобы выделенных на содержание принца, «в наличии, а также в перспективе не было ни пенни». В конце концов дело дошло до того, что Карлу «пришлось одалживать деньги на хлеб у лорда Хоптона».
Вдобавок ко всему быстро выяснилось, что раскол в рядах офицеров-роялистов вот-вот грозит обернуться взрывом. Карл был направлен в западные графства, чтобы «своим присутствием, руководством и авторитетом способствовать примирению различных группировок и отдельных лиц». Но эту задачу вряд ли можно было решить. Командовать местным гарнизоном король назначил лорда Горинга, человека, несомненно, отважного и энергичного, однако же ветреного и дружащего с бутылкой. Уже в начале войны Горинг зарекомендовал себя незаурядным военачальником, но поощряемое им мародерство сделало его имя ненавистным среди гражданского населения, а пьянство и грубость подрывали популярность в войсках. Хуже то, что Горинг не умел ладить со своими же товарищами-офицерами. Отдавать и выполнять приказы в такой атмосфере было чрезвычайно трудно, и, по мере того как положение короля на западе становилось все хуже, юный Карл на собственном опыте убеждался, каково быть в окружении способных, но тщеславных людей, которые заботятся о собственной репутации не меньше, чем о достоинстве короля.
Хайд чувствовал, что пришла пора готовить принца к его будущему жребию. Приобщая мальчика к искусству политики с ее хитроумными ходами и компромиссами, он настоял на его присутствии на всех заседаниях Совета, чтобы тот мог «оценить состояние дел, а также научиться и самому высказаться, и других выслушать». Будучи ментором по природе, Хайд считал такие уроки просто необходимыми. Доныне, утверждал он, «Карл практически не вникал в дела и не прилагал должных усилий к тому, чтобы развивать свои ум и сознание, как это требуется в его годы и положении». Хайд постоянно журил своего воспитанника за невнимательность и праздность и, кажется, не замечал, что наблюдательный принц воспринимает все происходящее вокруг него с жадным интересом незаурядного подростка.
В свои пятнадцать лет Карл был высоким, подвижным, чрезвычайно чувственным молодым человеком. Его грубоватая внешность и мрачное выражение лица менее всего отвечали тогдашним нормам красоты. Большой чувственный рот выдавал в нем пренебрежение к окружающим, как, впрочем, и некий животный магнетизм; смолоду в нем было развито и властолюбие. Кое-кто считал, что подобные свойства можно использовать в самых разных целях. В эти дни, участвуя в подготовке солдат в Бриджуотере, принц сблизился со своей старой кормилицей Кристабеллой Уиндэм. В этой женщине, утверждал Хайд, нет ничего женственного за вычетом пышного бюста, и его-то миссис Уиндэм и использовала, чтобы завоевать доверие юноши и извлечь из этого разнообразные выгоды для себя и своей семьи. Кормилица играла на естественном непослушании Карла, пытаясь настроить принца против Совета и отзываясь о его наставниках «пренебрежительно и с презрением». Помимо того, она откровенно, на публике, демонстрировала свою близость к сыну короля, что Хайд находил совершенно неподобающим.
Хорошо зная, как легко Карл поддается влияниям, миссис Уиндэм начала выманивать у него землю. Хайд предостерег принца, кормилица огрызнулась и в конце концов зашла в своих «военных» действиях так далеко, что заявила Карлу, будто в бедах, свалившихся на страну, повинен не кто иной, как его отец. Возмущенные члены Совета отправили королю депешу, и он немедленно велел сыну вернуться. Но что примечательно: Хайду так и не удалось узнать, насколько всерьез принц принял сказанное ему кормилицей. Карл был смышленый мальчик, он рос в годы войны, а эти годы учили, что в мире, где сложившиеся понятия сдвигаются, лучшее — улыбаться всем и держать свои мнения при себе. Со временем эта манера войдет у него в обыкновение.
Тем не менее принцу Карлу приходилось все время быть на виду. Западные графства, в которых он находился, сильно страдали от опустошительных набегов военных, а в некоторых местах люди даже платили
