встречали по-другому. Одни умоляли вернуться «к своему парламенту, иначе всем нам конец». В голосах других слышались угрожающие ноты. С приближением к Хантипдону королю, и без того испытывающему немалое раздражение, стало очевидно, что местное дворянство демонстративно не желает выделять ему эскорт. Дальше — хуже. Отказавшись выполнить просьбу парламента переместить арсенал из Гулля в лондонский Тауэр, король еще раз попытался овладеть им, но ему преградили путь. Страна фатально двигалась к гражданской войне, уже произошло первое военное столкновение. Королевский флот перешел на сторону парламента, очередная попытка проникнуть в Гулль провалилась, к августу стало ясно, что войны не избежать. Король потребовал от старших офицеров повстанческой армии сложить свои полномочия, иначе их обвинят в предательстве. 12 августа он выпустил прокламацию, призывающую подданных встретиться с ним в Ноттингэме. «Моим верным друзьям, — говорилось в ней, — пришло время предстать предо мною». Но лишь немногие откликнулись на этот зов.
Постепенно принц Карл все больше втягивался в приготовления к войне. Вооружение, живая сила, деньги — вот чего отчаянно не хватало королевской стороне, и в середине сентября король двинулся на запад, в Шрусбери, откуда было легко попасть в Уэльс и приграничные с ним графства, эти цитадели роялизма. Принца в сопровождении лорда Хертфорда, исполнявшего в отсутствие Ньюкасла обязанности его наставника, отправили в Реглан. Здесь, в увешанном гобеленами зале, юного Карла потчевали местным медом, а также преподносили ему дары — гравированные старинные блюда с плодами урожая фруктовых плантаций. Принц ответил благодарственной речью. «Господа, — начал он, — я наслышан о ваших великих предках-бриттах, людях большой мудрости, великого сердца, гордых устремлений, а сегодняшняя встреча, которую я никогда не забуду, заставляет меня уверовать в вашу любовь. Примите мою хвалу и благодарность за любовь, изобильный стол и щедрое гостеприимство». Произнеся эти слова, мальчик продолжил свой путь по Рэднорширу, «выказывая милость и любовь» ко всем и демонстрируя то самое добросердечие, которое он впоследствии будет использовать с таким незаурядным политическим мастерством. Вскоре стало очевидно, что принц добился немалого успеха. Из северного Уэльса, Чешира и Денбигшира к королю потекли люди и деньги. Открылся монетный двор; тем, кто запишется в ополчение, была обещана награда. К концу сентября под королевские знамена собралось более шести тысяч пехотинцев и две тысячи конников.
Повинуясь команде короля Карла, это пестрое войско, состоящее по преимуществу из необстрелянных солдат, 12 октября двинулось на юго-восток отвоевывать столицу. Во главе шел король с сыном. По мере продвижения войско прирастало новобранцами, и в конце концов его численность превзошла все ожидания. Принцу предстояло познакомиться с бытом армии, состоящей из тринадцати пеших полков, десяти конных, трех драгунских, а также артиллерии из двадцати орудий. Неудивительно, что это большое, неуклюжее воинство передвигалось со скоростью не более десяти миль в день; но в любом случае людям следовало разъяснить, почему они вообще должны участвовать в этом походе. 19 октября принц стал свидетелем обращения отца к солдатам. Король говорил о тяжелом хаосе, в который погрузится страна, если он сдастся перед лицом двойного зла — религиозного фанатизма и неповиновения парламента. Закончив речь, Карл отдал команду продолжить путь в сторону Эджхилла, откуда, пользуясь преимуществами небольшой высоты, он собирался атаковать противника. Принцу Карлу предстояло пройти первое боевое испытание.
Ранним утром 23 октября солдаты роялистской армии под грохот барабанов вышли из бараков и домов, где они разместились накануне, облачились в броню и приготовились к маршу. Король в черном плаще, подбитом горностаем, оседлал с помощью лорда Ричмонда и кавалера д'Обиньи коня и принял из рук сэра Эдмунда Вернье алый королевский флаг, личный штандарт. Принц Карл и герцог Йоркский ехали непосредственно вслед за ним. Вполне вероятно, что принц восседал на «великолепном белом жеребце», подаренном ему в Йорке: горящая золотом, из чистого шелка парадная сбруя доходила чуть ли не до земли. Не приходится также сомневаться, что на нем были роскошные доспехи — до блеска отполированная кираса, красиво украшенная позолоченной тесьмой, и под стать ей великолепная шляпа; под кирасой скрывалась шелковая, нежно-желтого цвета рубаха с тесьмой и кружевными манжетами. На широком алом поясе висел меч. Был у принца и пистолет, который он решил во что бы то ни стало, если представится случай, пустить в ход.
Прозвучал сигнал к выступлению. Принц и его брат Яков, отданные на попечение медика доктора Уильяма Харви, следили, как войско противника выстраивается в боевой порядок. Сражение началось около часа дня. После примерно пятидесяти минут малоэффективной с обеих сторон канонады роялистская армия двинулась вниз. Спуск занял еще час, и, достигнув подножия холма, сторонники короля вновь открыли артиллерийский огонь. Затем, около трех часов, принц Руперт Рейнский, племянник короля, воин неукротимый и славный (он проходил военную подготовку в Англии), отдал команду начинать кавалерийскую атаку. Принцу Карлу было видно, как, пробиваясь сквозь белый пороховой дым и оглушительный грохот, роялисты продвинулись примерно на 200 ярдов. Трубачи протрубили новую команду — галоп, и роялисты, преодолевая сопротивление, погнали противника к Кайнтону, расположенному в двух милях от поля сражения. Здесь они сомкнулись с левым флангом своей армии, но потеряли драгоценное время из-за мародерства в обозе парламентского войска.
Преждевременно решив, что окончательная победа не за горами, королевская пехота «продвигалась вперед неторопливо, хотя и решительно». Потери с обеих сторон были чувствительны, но ни одна из них не сдавалась. Инициатива постепенно перешла к остаткам кавалерии противника. Они атаковали королевское войско столь успешно, что его центр вынужден был податься назад, к подножию холма. Король устремился было туда же, чтобы личным присутствием воодушевить солдат, но на мгновение задержался, приказав герцогу Ричмондскому отвести детей в безопасное место: он не мог позволить подвергнуть их риску, Герцог отказался, граф Дорсет тоже — наверное, по одной и той же причине. «Чтобы меня трусом сочли? — буркнул он. — Да ни за что в жизни, пусть хоть дети всех королей христианского мира соберутся». Карл и Яков были поручены тогда заботам сэра Уильяма Ховарда, который и вывел их из-под огня.
Не успели Ховард, дети и сопровождающие их лица отъехать в сторону холма на расстояние мушкетного выстрела, как заметили при свете угасающего дня, что к ним приближается отряд всадников. Решив, что это роялисты, Ховард приказал двигаться навстречу. Печальная истина выяснилась в тот момент, когда все увидели, как связывают высланного вперед конюшего. Пришлось поспешно скакать к амбару, который служил госпиталем для раненых роялистов. Но к этому времени «круглоголовые» уже приблизились к ним на расстояние выстрела. «Я не боюсь их!» — воскликнул принц Карл и вытащил пистолет. Перепуганный сэр Джон Хинтон, который затем был приставлен к королевским детям, настойчиво и даже грубо попросил его угомониться и отступить. Но неожиданно от отряда противника отделился внушительного вида всадник и, пришпорив коня, устремился к принцу. Хинтон перехватил его, прозвучали выстрелы, и хотя Хинтону удалось выбить противника из седла, панцирь на нем оказался таким крепким, что меч тут был бессилен. Поверженного «круглоголового» добил подоспевший на помощь солдат, а принцы тем временем отъехали на безопасное расстояние.
Битва при Эджхилле, в которой обе стороны понесли тяжелые потери, не принесла победы ни одной из них, и король, не сумев овладеть Лондоном, вернулся в Оксфорд. Принц Карл последовал за ним. Мальчика, находившегося на пороге отрочества, городок военной поры должен был захватить своим боевым духом. Резиденцией отец выбрал величественную церковь Христову. Огромный прямоугольник церковного двора пришлось превратить в загон для скота.
Королевское воинство пыталось соблюдать все ритуалы придворного быта: обеды проходили в торжественной обстановке, устраивались богослужения и игры, Уильям Уоллер читал свои льстивые стансы, а Уильям Добсон писал портреты — в частности, портрет принца в военных доспехах. Но атмосфера угрозы не рассеивалась, и во всем стиле жизни ощущалась какая-то лихорадочная поспешность. Каждое утро король тщательно проверял состояние обороны города, университетские здания были превращены в казармы и мастерские. В музыкальной школе портные шили мундиры, помещение факультета права и логики стало зернохранилищем, в классах, где ранее преподавали ораторское искусство, изготовляли веревочные лестницы. Эта напряженная жизнь должна была сызмала закалить характер юного принца. Столкнувшись как-то на улице с захваченным в плен офицером армии парламентариев, он осведомился у стражи, куда его ведут. «К королю на допрос», — ответили ему. «Этого малого следовало бы повесить, — процедил принц, — а то отец, глядишь, помилует его». В этой реплике уже угадывается суровый правитель, который впоследствии будет без колебаний расправляться с врагами.
На улицах и в общественных местах Оксфорда сверкали галуны, слышались топот сапог и отрывистые
