заново. Собрать всю свою волю и тренироваться. А мы, видите ли, обиделись на весь мир: правды нет, все куплено! Я не думала, что он так легко от первой неудачи сломается. И, главное, все будут в этом виноваты. Потом вдруг захотел разбогатеть. Разумеется, тоже в один присест! Окончил водительские курсы, устроился в таксопарк. Даже на первый взнос на квартиру не смог заработать.
– Как вы оказались в лагере? – спросил я.
– Мне на фабрике предложили поехать пионервожатой. А на следующий год Меньшенину нужен был шофер.
Внезапно на лице ее мелькнуло злое выражение.
– Теперь у нас новый бзик: свой автомобиль. Как будто от того, что у него будет свой автомобиль, что- то изменится! Возится целые дни с этим ржавым старьем, выпросил у Меньшенина, даже не заметил, что жену потерял.
Она захлопнула альбом.
– Знаешь, что мне сказала Рита, когда я у нее попросила оставить мне ключи от квартиры?
– Что?
– Она сказала: давно пора!
Я молчал.
Я не знал, что мне надо делать. Грозно и неприглядно открылась мне судьба чужой любви. Это была совсем другая судьба. Не моя. Все в ней было чужим для меня, кроме Веры.
...ее голова была запрокинута, и мышцы гортани напряжены. Ее волосы метались по подушке. Мутными очами я глядел на средневековый замок на ковре и одновременно видел себя отовсюду. Одеяло слетело на пол. Я поднял его и вновь бросил на пол. Зачем я встал? Я хотел посмотреть на нее со стороны. Нагой, бесстыдно возбужденный, я распрямился над нею, удивляясь ее белым незагорелым ступням с крутыми выгнутыми подъемами и поджатыми пальцами.
«Вот как выглядит наша судьба!» – сквозь вихрь ощущений и сумбур мыслей понял я, склонился к ней и поцеловал ее в губы с такой силой, что почувствовал во рту вкус крови.
– Есть хочешь?
Она сидела рядом со мной, и я знал, что она смотрит на меня.
– Еще бы! – сама же ответила она. – Ты себя не пощадил. Выложился на все сто.
Я поднял веки и увидел, как она, улыбаясь, с оглядкою назад, уплывает в кухню.
Взор мой остановился на ее черно-белом платье. Перекинутое через сиденье стула, оно подолом касалось пола. А на спинке стула параллельно висели капроновые чулки.
«Жену потерял...» – сказали мне эти чулки.
Я дотянулся рукой до платья и потрогал его.
Широкое книзу, оно очень шло к ее светлым волосам; меня особенно прельстило то, что оно туго затягивалось на талии поясом. В моей памяти встало, погружаясь вершиной в бездонное небо, мертвое дерево на змеином островке среди клюквенных болот, под которым мы лежали вдвоем, взявшись за руки. У меня не было там таких ощущений. Все эти вещи, плотные и полупрозрачные, яркие и темные, что-то прибавили к ней, как прежде что-то прибавила к ее образу швейная фабрика со своими шумными цехами, многолюдьем и большими грузовыми лифтами.
Я оделся и прошел в кухню.
Вера протянула мне горячую оладью.
– Замори червячка! – сказала она. – Обед будет позже.
Перекидывая оладью с ладони на ладонь, я жадно съел ее. Вдруг мне стало весело на душе. Как будто что-то трудное само собой разрешилось. Великая гордость охватила меня.
Обед на двоих. Обед, приготовленный Верой. Какая необыкновенная женщина полюбила меня!
Такой женщины нет больше ни у одного мужчины!
И как будто мысли мои были подслушаны: в прихожей прозвенел звонок.
Вера остановила в воздухе деревянную ложку, из которой капало на сковородку жидкое тесто.
Звонок сразу повторился, долгий и настойчивый.
Мы посмотрели друг на друга.
Ледяной страх охватил меня с ног до головы.
Сняв туфли, Вера на цыпочках прошла в прихожую.
Звонок зазвенел часто, как морзянка.
«Это не случайный посетитель, – подумал я. – Тот, кто стоит за дверью, непременно хочет войти и поэтому так настойчив и нетерпелив».
– Рита! Открой! – крикнул низкий мужской голос.
Другой мужской голос, более высокий, сказал:
– Я тебе говорил: они ушли в рейс.
Звонок звякнул еще раз, но уже рвано, нерешительно.
Шаги по лестнице удалились.
– Это к Рите приходили ее знакомые, – сказала Вера. – Он сюда вряд ли придет. Он еще в лагере. А если придет, мы ему не откроем. Здесь никого нет.
Я неподвижно сидел за столом. Сердце мое все еще яростно колотилось.
Я не смел поднять на нее глаза.
Как мне хотелось быть сейчас таким же взрослым, заматерелым, как Кулак!
– Пожалуйста! Думай только обо мне! – сказала она. – Я ждала этой встречи. И мне было так хорошо с тобой. Как никогда!
День, проведенный в постели.
День, проведенный с Верой.
День, состоящий из непрерывного обладания друг другом, объятий, поцелуев, нежности.
– У тебя прекрасное тело. Смуглое, мускулистое. И твои серые глаза... Много девочек падет под такими чарами. Но ты все равно всегда будешь один.
Я слушал ее, и то, что она говорила, льстило моему самолюбию; в глубине сердца я так о себе и думал, и страдал я оттого, что никто никогда мне этого не сказал. Она первая. Ведь я всегда боялся, что девочки не будут меня любить. А я именно об их любви мечтал. Я очень рано начал мечтать об этой особенной их любви, таинственной, манящей, ни на какую более не похожей, потому что в ней была стыдливость. А я всегда был очень стыдлив и стеснителен.
– Почему? – спросил я.
– Не знаю. Я это еще в лагере поняла. Как будто на земле для тебя нет никакого занятия, которое ты смог бы полюбить...
Она увидела на моем лице недоумение.
– Я тебя сразу выделила из толпы, когда вас привезли в лагерь. Словно кто-то меня в спину толкнул. И я стала за тобой следить.
– Следить? – удивился я.
– Мне хотелось чаще видеть тебя и, главное, понять, почему ты так сильно потянул меня к себе. У меня до тебя ничего подобного не было. А ты сразу стал держаться в стороне. Все знакомились со мной, что-то хотели, пытались понравиться, мальчики косились на мои ноги.
– Ты об этом знала!
– Но ведь ты чувствуешь, если на тебя кто-то смотрит?
– Да.
– И я такой же человек. Или ты считаешь, что пионервожатая не человек?
Мне и на самом деле всегда казалось, что школьные учителя, врачи в поликлиниках, пионервожатые особенные люди, и я в какой-то мере благоговел перед ними, потому что чувствовал над собою их власть, особенно если это были молодые привлекательные женщины.
– Потом смотрю, шалаш над озером построил. Чтобы уже совсем не бывать в лагере. И меня этот тайный шалаш разъярил. Пошла поздно вечером и сломала.
– Так это ты его сломала! – воскликнул я. – А я думал, кто-то из ребят.
Она взяла мою руку в свою и крепко сжала пальцами.
– Я долго не решалась к тебе подступиться. Я преступница. Но, может быть, я удержалась бы и ничего
