волосами, какая-то даже новая, еще не знаемая мною? Разве могло быть хоть что-то после того, как я сказал, глядя ей в лицо: «Ненавижу тебя!»
А было.
И она повела меня за собой. И я покорно пошел, не в силах расстаться с ее желанным образом. Я пошел, люто ее ненавидя за ее чарование, колдовство и за то, что она имела надо мной такую бесспорную власть.
Мы снова стали встречаться. Делать это у Риты было нельзя, корабль ее поставили в док на ремонт, и она постоянно жила в своей квартире со своим морским офицером. И мы встречались где попало. Уезжали за город. Темным вечером забирались в какой-нибудь парк. Нашим укрытием от глаз человеческих стали деревья, кусты, заколоченное досками на зиму кафе на берегу залива, а нашим ложем – заледенелая скамейка или просто белый снег. Теперь, глядя в то далекое прошлое, не знаю, как лучше назвать этот короткий период наших отношений: умирание любви или умертвление любви. Мы ни о чем не мечтали, не строили никаких планов. Любовь не бывает без мечты. Любовь устремлена в будущее. Любовь живет завтрашним днем. Завтрашнего – у нас не было. Все, что мы хотели друг от друга, мы успевали получить в сегодняшнем. Но если кто-то скажет мне, что я не был счастлив там, у кромки залива, с нею вдвоем среди полного безлюдья, на снегу, дыша паром, ощущая жар ее урывками обнажаемого тела, путаясь в полах ее расстегнутой шубки, видя рядом на фоне белизны снега ее золотистое лицо с черными бровями и закрытыми очами, а вдали – громадный грузовой теплоход, плывущий по гладкой серо-стальной воде еще не замерзшего залива, если кто-то скажет мне, что я не был счастлив, то я отвечу не колеблясь: был! Не знаю, как можно было вновь целовать ее живот, в котором произведено было страшное убийство, который из храма превратился в мрачное место казни? Но я целовал, и жаждал целовать еще, и не насыщался. Кто ответит мне: любовью ли назвать все это? И если не любовью, то что такое любовь к женщине?
Но главное было сломано. Я это знал. И я видел, что и она знает. Я больше не хотел быть ее мужем, я больше не хотел, чтобы она была от меня беременна. То, что представлялось мне необъятным, оказалось до смешного маленьким; то, что было так сложно, так сокровенно, что ум не в силах был постичь этой тайны, вылезло на свет безобразно простым. Надо лишь воспользоваться услугами умельца и немного пострадать за прошлые наслаждения. Но страдания забудутся, а красота не увянет. И не исчезнут ни очарование, ни вожделение.
Я опять стал бояться Кулака – в этом был ответ на все.
Подошел Новый год. На улицах появились елочные базары. В школе обсуждали предстоящие каникулы.
А после Нового года мы перестали встречаться. Я звонил ей на фабрику, но она каждый раз говорила, что сегодня занята, и завтра занята, а когда сможет – не знает. Так пролетел январь.
В первых числах февраля она сама вдруг позвонила мне и сказала, что хочет увидеться и поговорить.
Наше последнее свидание состоялось на Невском проспекте возле Казанского собора. Мы не поцеловались, когда приблизились друг к другу. Мы молча пошли по проспекту среди множества людей. Я видел: отныне она не остерегается открыто идти со мной.
Мы шли рядом, но не за руку и не под руку.
– Я хочу тебе сказать, – заговорила она, – мы больше не будем встречаться.
– Почему? – спросил я, на нее не глядя.
Она остановилась.
– Я выхожу замуж.
– Здорово... – только и сумел проговорить я.
Я ожидал, что она скажет про какие-нибудь перемены в отношениях с Кулаком, или она нашла себе другого возлюбленного. Но услышать так сразу: «Выхожу замуж!» То есть, все уже решено.
– Но ведь ты замужем, – сказал я, посмотрел ей в лицо и вдруг увидел, что она очень изменилась. Необыкновенно похорошела. Она была прекрасна.
– Я развожусь с Володей.
– Когда?
– Совсем скоро. Через несколько дней.
– И что он?..
– Володя? О нем говорить нет смысла. Зачем?
– Ладно. А кто тот... за которого ты выходишь замуж?
– Военный летчик. Капитан по званию. Мы вместе уезжаем на Дальний Восток.
Я взял ее за руку.
– Нет, Вера, – тихо заговорил я. – Это не так. Нет. Я не смогу без тебя.
Какая глупость было все это говорить.
– Прости! – сказала она. – Впервые ко мне пришло счастье. Ничем не омраченное. О каком я мечтала. И ничто не мешает моему счастью. В этом нет ни моей, ни твоей вины. Просто так получилось. Но у тебя вся жизнь впереди. А мне откладывать некуда.
Я молчал.
Неожиданно мне вспомнились те военные самолеты, которые промчались над нами. Какая-то мистическая связь прослеживалась между моим желанием летать, моей любовью к самолетам, теми самолетами над змеиным островком и тем, что, бросая меня, она выходила замуж за военного летчика.
– Не таи на меня ненависти, – вновь заговорила она. – Может, если бы не пришел в мою судьбу ты, не пришел бы и он. Я с тобой освободилась от своего прошлого, от какой-то долгой неудачи, тоски, от всего, что закрывало свет. Я тебе очень благодарна за это. Я тебя всегда буду помнить.
– Ты меня любишь? – вдруг спросил я.
Она молчала, потупя взгляд. И сердце мое сжалось в ожидании ответа.
– Я люблю его, – сказала она. – Теперь я пойду. И ты не догоняй меня.
Легонько, но твердо оттолкнувшись от моей руки, она пошла по проспекту.
Я больше никогда не увижу ее лицо. Потому что, уходя, она ни разу не обернется. Спустя минуту она исчезнет в толпе. Я захочу рвануться за нею вслед, и не рванусь, что-то удержит во мне этот порыв.
Потом я пойду в обратную сторону, чувствуя, как расстояние между мною и ею увеличивается. Я достану сигареты, буду идти и курить. Когда сигарета кончится, я закурю вторую. Когда кончится вторая – третью.
Какой был день тогда? Какое число? Вспоминаю только, что было много рыхлого снега и работали снегоуборочные машины.
Я шел по проспекту.
Я был брошен женщиной.
Другой мужчина был предпочтен мне.
«Пожалуйста! Можешь уезжать на свой Дальний Восток! – мысленно говорил я ей, спиной видя, как она удаляется. – Мне теперь все равно. Я тоже найду себе другую. Вон их сколько! Теперь у меня есть опыт. Я стал совсем другой. Я знаю так много всего, чему ты меня научила. Уезжай! Я забуду тебя! Я не стану о тебе вспоминать!»
Я не забуду ее никогда. Мало того, ни одну женщину после нее я не буду любить так сильно, так преданно, так искренно! Уже через три дня после прощания меня охватит тоска и я начну скучать без нее, томиться, страдать ужасно; не находя себе места, я буду часами мысленно разговаривать с нею, делиться каждым моим новым впечатлением, я буду дарить ей все, что сочтут привлекательным мои глаза, будет ли то красивая вещь в магазине или фантастическое небо над городом. Я буду бродить по тем местам, где мы бывали вместе, – под окнами квартиры Риты, по набережной Мойки возле моста. Однажды, мучимый тоскою, я позвоню на фабрику, и, пока буду набирать на диске телефонного аппарата номер, мне будет казаться, что сейчас произойдет чудо и я услышу в трубке ее голос, но мне ответят, что она больше здесь не работает. И тогда я наконец поверю, что ее нет в этом городе. А потом тоска уйдет и придет печаль. Но печаль, в отличие от тоски, чувство светлое. Печаль будет уже не по ней, но по ушедшему отрезку моей жизни. Как всегда рвался я в будущее, словно мне было тесно в настоящем, и одновременно так трагически, с такой скорбью провожал в свое прошлое что-то уже произошедшее, случившееся, прожитое. Так будет всю жизнь. И никогда у меня уже не будет первой женщины, будет вторая, третья, много женщин, но
