Мы наклонялись, как волхвы,Над детской колыбелью.И что-то, словно ореол,Поблескивало тускло,Покуда ставились на столБутылки и закуска.Мы озирали полумглуИ наклонялись снова.Казалось, щурились в углуТеленок и корова.Как будто Гуго ван дер ГусНарисовал все это:Волхвов, хозяйку с ниткой бус,В дверях полоску света.И вообще такой покойНа миг установился:Не страшен Ирод никакой,Когда бы он явился.Весь ужас мира, испоконСтоящий в отделенье,Как бы и впрямь заворожен,Подался на мгновенье.Под стать библейской старинеВ ту ночь была Волхонка.Снежок приветствовал в окнеРождение ребенка.Оно собрало нас сюдаПроулками, садами,Сопровождалось, как всегда,Простыми чудесами.
ДВА ГОЛОСА
Озирая потемки,расправляя рукойс узелками тесемкина подушке сырой,рядом с лампочкой синейне засну в полутьмена дорожной перине,на казенном клейме.— Ты, дорожные знакиподносящий к плечу,я сегодня во мракекак твой ангел, лечу.К моему изголовьюподступают кусты.Помоги мне! С любовьюне справляюсь, как ты.— Не проси облегченьяот любви, не проси.Согласись на мученьеи губу прикуси.Бодрствуй с полночью вместе,не мечтай разлюбить.Я тебе на разъездепосвечу, так и быть.— Ты, фонарь подносящий,как огонь к сургучу,я над речкой и чащей,как твой ангел, лечу.Синий свет худосочный,отраженный в окне,вроде жилки височной,не погасшей во мне.— Не проси облегченьяот любви, его нет.Поздней ночью — свеченье,