Наземные части, блокировав противника, продолжали сжимать кольцо, а нам было приказано закрыть над котлом небо…
Командир полка начал разбор вылета. Он умел это делать блестяще. Казалось, что у него несколько пар глаз — так много он видел и замечал. Всесторонне проанализировав и взвесив действия шестерок, он резюмировал:
— Хорошо действовали пилоты!
Такая оценка означала, что Шестаков удовлетворен вылетом, и мы облегченно вздохнули. В подобных случаях командир полка никогда не омрачал настроение летчиков обидными упреками за отдельные промахи. Наоборот, если были к тому основания, он искренне восхищался проявлением инициативы, находчивости, мужества, готов был при всех обнять того, кто отличился. На этот раз командир особенно тепло говорил об Амет-Хане, Алелюхине, Королеве, Бондаренко, Будановой, Серогодском, вместе с которыми он добился ощутимого успеха в Гумраке.
Я был неудовлетворен действиями своей группы, и Шестаков заметил мою подавленность.
— Чем расстроен, Лавриненков? — спросил он.
— Не сбили ни одного «Мессершмитта», товарищ командир.
— Что значит «не сбили»? — вскинулся Шестаков.- А шесть транспортных разве не ваши? Вы хорошо дрались, не подпустили к нам немецких истребителей, вернулись без потерь. Отлично выполнено задание!..
Снова зазуммерил телефон — нам передали очередные приказы из штаба армии. Боевая жизнь, как говорят, вошла в свою колею.
Летчики перебрались в хату, где были сооружены двухъярусные нары, техники углубили свои землянки, расположенные возле самого аэродрома (им приходилось по ночам периодически прогревать моторы машин). Летчицы Буданова и Литвяк пристроились в комнатушке на КП. Таким образом, каждый имел теплый уголок для сна и короткого отдыха.
Еще в октябре по приказу штаба армии в полк прибыли четыре летчицы, из числа которых было создано звено под командованием старшего лейтенанта Беляевой. В него вошли Буданова, Литвяк, Кузнецова. Четыре летчицы вместе с нашими девушками — парашютоукладчицами, вооруженцами, механиками, связистками — образовали целое женское подразделение.
Летчицы дежурили на аэродроме наравне с мужчинами. И воевали тоже не хуже мужчин. Однажды, еще в период нашего пребывания в Казахстане, как раз во время дежурства звена девушек, фашисты совершили налет на соседнюю станцию. Девушкам пришлось вступить в бой с группой «Хейнкелей». Беляева своевременно перехватила бомбардировщиков, отважно повела в атаку свою четверку. Но «Хейнкелей» прикрывали истребители. Они подбили самолет Беляевой. Летчице пришлось воспользоваться парашютом. А ее подруги довели бой до конца, не дали гитлеровцам сбросить на станцию бомбовый груз.
Беляева через несколько дней вернулась в полк. Но по состоянию здоровья больше не летала и вскоре уехала в тыл. Вслед за ней по болезни выбыла из полка еще одна летчица. Остались только Катя Буданова и Лиля Литвяк.
Нелегко было девушкам на фронте. Особенно летчицам-истребителям: воздушный бой требовал от них недюжинной физической силы и выносливости. И то, что девушки безропотно переносили все трудности, делало им честь, вызывало огромное уважение.
…Я высоко ценю мужество летчиц 46-го гвардейского авиационного полка ночных бомбардировщиков, летавших на По-2, и с удовольствием читаю обширную литературу о их славном ратном подвиге. Но каждый раз невольно думаю: как редко мы еще вспоминаем имена летчиц-истребителей. Их было немного, но их боевая деятельность заслуживает самой высокой оценки. Именно они опровергли ошибочное мнение, будто профессия воздушного бойца неприемлема для женщин. Катя Буданова и Лиля Литвяк были для нас надежными товарищами по оружию, по фронтовому небу. Я глубоко убежден, они заслуживают того, чтобы о них была написана книга…
Катя и Лиля были очень разными по характеру и по внешности. Высокая, плечистая Буданова носила мужскую стрижку и в летной форме мало отличалась от парня. Маленькая, белокурая Лиля рядом с ней казалась девчонкой.
Катя отличалась веселым, задорным характером, ее подруга была задумчивой и молчаливой. Девушки очень дружили, но верховодила во всем Катя. Живая, непосредственная, она была душой эскадрильи. Лучше Будановой никто не мог организовать товарищеский ужин, танцы.
Лиля являлась для всех нас образцом женственности и обаяния. Хлопцы то и дело напевали ей: «Посмотрела — как будто рублем подарила, посмотрела — как будто огнем обожгла». Лиля относилась весьма сдержанно к восторженным взглядам и словам однополчан. Она никому не отдавала предпочтения. И это особенно импонировало нам.
Мы всячески старались облегчить жизнь и боевую работу летчиц. Реакция их оказалась самой неожиданной: и Лиля, и Катя категорически отказывались от нашей опеки, не признавали никаких скидок.
Летали Буданова и Литвяк отлично. В воздухе мы всегда рассчитывали на их своевременную поддержку и выручку. Боевую работу девушек высоко оценивал и командир полка. На разборах он не раз ставил их в пример, хвалил за желание летать, за умение драться с врагом.
Мне привелось лететь в паре с Будановой. Дело было зимой. Нашу группу, в которую входили Амет- Хан, Борисов, Бондаренко, Буданов и я, вел лейтенант Ковачевич. Пост оповещения сообщил, что от Калача на Сталинград идут «Хейнкели-111» — бомбардировщики, переоборудованные под транспортные самолеты. Мы уже звали, что база «Хейнкелей» находится под Ростовой, и Ковачевич точно вывел нас на их «наезженную» трассу.
Мое звено выступало в качестве ударной четверки. Шли мы на малой высоте и, как учил командир полка, должны были с ходу, неожиданно атаковать ведущих группы «Хейнкелей», независимо от того, прикрывают ли их «Мессершмитты». Мы вылетели, чтобы ударить по транспорту, предназначенному для котла, и обязаны были любой ценой выполнить приказ.
Я держался высоты в пределах двух тысяч метров, «Хейнкели» шли ниже. В целях маскировки они были выкрашены в белый цвет, и надо было глядеть в оба, чтобы своевременно заметить их.
Наконец заметил: летят — вдали мелькнули черточки с двумя кружками моторов.
Набрав еще метров пятьсот, я огляделся и увидел почти рядом, чуть сзади, самолет Будановой (в тот раз она была у меня ведомой).
— Прикрой, атакую! — передал я и пошел на ведущего группы «Хейнкелей».
Мне удалось прошить очередью фюзеляж «Хейнкеля», но и немецкий стрелок из турельной установки тоже стеганул по моему «Яку». Мой самолет почему-то сразу потянуло влево, словно левое крыло стало вдвое тяжелее. Я невольно поглядел налево, ища там опасность. В тот же миг в наушниках раздался голос Будановой:
— Семнадцатый, вас подбили. Я прикрою! Прикрою!
И только тогда я догадался перевести взгляд вправо. Большая часть правого крыла была лишена перкаля. Передо мной был обнаженный каркас. Ценой огромного напряжения мне удалось удержать перекошенную машину. Атакованный мной «Хейнкель» полз над самой землей. Василий Бондаренко одной очередью свалил его на заснеженное поле… Все это могла бы сделать Буданова, но она не имела права действовать без моего предупреждения или просьбы.
— Тяни к аэродрому! Тяни! Я прикрою, — время от времени повторяла Буданова, подбадривая меня.
Всю сложность своего положения я осознал только над аэродромом, когда попытался приземлиться. Самолет на развороте срывался до падения. Ободранное крыло торчало, как лестница.
— Прыгай! — раздался в наушниках голос Кати.
Я не ответил. Я твердо решил: «Буду садиться».
С трудом управляя «Яком», я подвел его чуть ли не вплотную к утрамбованной полосе. Посадка была больше похожа на падение с небольшой высоты. «Яка» сразу повело влево. Остановился он среди снежных сугробов.
Следом за мной приземлилась Буданова. Она первой подбежала к моему самолету. Затем подъехала
