Похоже, что на меня кто-то очень сильно обижен и сознательно портит мне жизнь.
— Не понял… — Фрэнк отложил в сторону сандвич.
— Буквально днем раньше я стал жертвою еще одного, как ты говоришь, недоразумения.
— В самом деле? — заинтересовался Фрэнк, усаживаясь рядом с Мартином и вгрызаясь в сандвич. — Да, понимаю, — отозвался он, забавляясь от души, когда Мартин пересказал случай с кредитной карточкой. — Сообрази-ка мне что-нибудь выпить, пока я это дело обмозгую. Надо полагать, небезызвестная юная леди фигурирует в обеих историях?
— На что это ты намекаешь? — возмутился молодой человек, открывая банку с кока-колой и ставя ее перед зятем.
— Просто диагностирую симптомы. Потеря аппетита. Резкое раздражение по поводу двух незначительных инцидентов. Расскажи-ка мне в подробностях, что ты чувствуешь? Как насчет мании преследования? Некто ополчился против тебя, верно? А, может быть, тебя не понимают? Не ценят? Игнорируют? Тебе кажется, что юная леди тебя не замечает?
— Мне кажется, что тебе следует самому обратиться к психиатру!
— Я просто пытаюсь помочь тебе разобраться в своих чувствах, — рассмеялся Фрэнк. — Наблюдаю чрезмерную озабоченность незначительным…
Мартин вскочил и бросился вон из кухни.
Молодой человек знал, что злится скорее на себя, нежели на насмешника- зятя. Нетерпеливо расхаживая по гостиной, он пытался понять, почему сущие пустяки, ничего не значащие и легко объяснимые, вызывают в нем такую досаду.
Вдруг он резко остановился: нечто, погребенное в самых глубинах подсознания, всплыло на поверхность. Джун. Блистательная, пылкая, взрывная Джун. Как он ее любил! Как она его мучила! Последний год прошел под знаком ее взбалмошных выходок и яростных обвинений. Она ревновала его к пациенткам. Вспомнились бурные выяснения отношений — скандалы шли за скандалами.
Теперь-то он понимал, что такое Джун: вздорная, упрямая эгоистка. Но в ту пору Мартин был по уши влюблен, а потом тяжело переживал разрыв: Джун оставила его ради богатого судовладельца, который, по ее же словам, 'больше думал о ней, нежели о других людях'.
История с Джун осталась в прошлом; на протяжении всех этих лет он о ней почти не вспоминал, но теперь задумался: а не она ли научила его осмотрительности? Уж не из-за пережитой ли душевной травмы он опасается идти на сближение с другой женщиной? Может быть, он и в самом деле ищет утешения в 'других людях', сосредоточившись на их проблемах и нуждах и забывая о своих собственных?
Мартин направился в свой кабинет, рухнул в кожаное кресло и откинулся назад. Вот Патриция не похожа на других женщин… Она такая естественная, такая милая… Такая доверчивая…
Молодой человек резко выпрямился. А вот ему она не доверяет! Достаточно одного незначительного случая, чтобы девушка усомнилась в его порядочности… ну, по крайней мере, в стабильности его финансового положения. Что она о нем знает? А что ты ей о себе рассказывал? Он заерзал в кресле. Всякую свободную минуту, что удавалось выкроить, он проводил с ней. Они делились друг с другом всем…
Это она делилась всем — своими проблемами, своими мечтами. Ты клещами вытягивал из нее правду, так?
Потому что она тебе дорога. Но свои проблемы и мечты ты с нею не делил
Мартин задумался. Неужели Шарон права, неужели он и впрямь превратился с течением лет в 'наблюдателя за людьми, исследователя душ человеческих'? Наблюдает за жизнью со стороны, устранившись от участия в ней? Отгородился от мира стеной, не вмешивается в происходящее?
Он ничего не рассказывал Патриции о себе. Ни о своей работе, книге, жизни. Потому что когда-то любил слишком сильно — и слишком дорогой иеной за это расплатился. Он боится рисковать.
Мартин опустил глаза, разглядывая лежащую на столе рукопись. На первой странице красовалось заглавие: 'Жизнь дана для того, чтобы жить: путеводитель к счастью'. Сапожник, как говорится, без сапог!
Он горько усмехнулся и потянулся к телефону.
Вечером в кабинет заглянула Шарон.
— Мне бы хотелось поговорить с тобой, милый братец.
— Да? — Мартин откинулся в кресле и положил трубку на рычаг. Дома нет, как обычно. Он звонит ей целый день. Ну что ж, придется опять подстеречь ее в 'У. Рэнк'. Он поднял глаза на Шарон: молодая женщина уселась на край стола и теперь критически его рассматривала.
— Да, ты и впрямь недурен собою, — изрекла она. На щеках заиграли ямочки, в глазах вспыхнули озорные искорки. — Хотя и недотепа, — добавила сестра, отбрасывая с его лба непокорную прядь. — Ты знаешь, что тебе давно пора подстричься?
— Шарон! Выкладывай, зачем пришла!
— Хорошо, хороню. Вчера позвонила Патриция, а сегодня мы с ней вместе обедали.
— Вместе обедали? — Мартин резко выпрямился. Но тут же вспомнил обстоятельства дела. — Она пыталась выяснить, как ей расплатиться за операцию, да?
— Ну да. — Сестра игриво помахала рукой. — Но я убедила ее, что Фрэнк смертельно обидится, если она предложит ему нечто более значительное, чем, скажем, благодарственная открытка или сувенир на память.
— Умница.
— Но беспокоилась она не об этом, насколько я поняла.
— Нет?
— Я пытаюсь объяснить тебе, милый братец, что… хотя ты весьма недурен собою и на редкость обаятелен, большинство женщин усматривают в тебе только одно достоинство — твои деньги.
— Шарон!
— Тем более отрадно встретить девушку, которая искренне тебя любит, несмотря на то что считает тебя нищим бездельником, паразитирующим на добросердечной сестре.
— Она так сказала?
— О нет! Она очень старалась не дать мне этого понять. Погоди-ка, как же она сформулировала свою мысль? — Шарон закусила губу, вспоминая. — По-моему, она сказала, что ты великодушен, добр, заботлив. А затем перешла к обобщениям. Некоторые люди, видишь ли, так пекутся о других, что забывают о собственных интересах. И хотя она усиленно пыталась выразиться как можно уклончивее, я так понимаю, что она считает тебя одним из людей, готовых все отдать не глядя, не замечая, что сами стоят на грани разорения.
Мартин глядел на сестру открыв рот.
— И к такому выводу она пришла из-за одной-единственной неполадки с кредитной карточкой?
— С какой кредитной карточкой? — Шарон озадаченно свела брови. — Она ни словом не обмолвилась о кредитной карточке. Нет, я так понимаю, это просто общее впечатление. Твой затянувшийся визит. Кажущееся отсутствие прибыльного занятия. А теперь вот мне пришло в голову, — добавила молодая женщина, лукаво улыбаясь, — что Патриция неправильно поняла кое-какие случайные замечания Фрэнка.
— Послушай, боюсь, что я придушу твоего муженька!
— Он тут ни при чем, нечего скрытничать. Отвратительная привычка, между прочим!
— Я скрытничаю?! Не ты ли сама настаивала на том, чтобы держать мой род занятий в глубокой тайне до тех пор, пока я не закончу эту чертову книгу!
— Ладно, ладно! Не злись. Я пришла отдать тебе вот это. — Шарон взмахнула чеком. — Пятьсот долларов. Патриция не знала наверняка, сколько ты заплатил за больницу, но, похоже, она не желает, чтобы из-за нее ты остался без цента. Она решила, что у нее ты денег не возьмешь. А если не возьмешь и у меня, мне велено оставить век у себя до того дня, когда он тебе в самом деле понадобится.
— Да? — переспросил Мартин, отрешенно глядя на сестру. Перед глазами его стоял совсем иной образ. Образ Патриции. Трудолюбивая, независимая, озабоченная его будущим… Милая! Он был несказанно тронут великодушным жестом девушки. И при этом хотелось вбить в эту бестолковую головку хоть немного здравого смысла!
— Ну вот тебе и вся история. Ты просветишь заблуждающуюся?
