разлетелась на мелкие куски.
Вернувшись в Карльстад, Кевенхюллер попытался смастерить еще одну такую коляску. Но это ему не удалось. Тогда он пришел в отчаяние от того дара, который получил от лесной феи. Он покинул праздную жизнь в замке отца, чтобы сделаться благодетелем для людей, а вовсе не для того, чтобы изготовлять хитроумные игрушки, которыми мог пользоваться только он один. Какой прок из того, что он сделался великим мастером или даже величайшим из всех мастеров, если он лишен возможности размножать свои чудесные творения, чтобы они принесли пользу всем людям!
И тогда этот образованный и талантливый человек так затосковал по спокойной работе, что с горя сделался каменотесом. Вот тогда-то он и выстроил высокую каменную башню у Западного моста по образцу главной башни в рыцарском замке его отца; он мечтал воздвигнуть на берегу Кларэльвена целый рыцарский замок с галереями и пристройками, порталами и внутренними двориками, валами, рвами и подъемными мостами.
Он хотел осуществить мечту своего детства. Все отрасли промышленности и все ремесла должны были быть представлены в залах этого замка. Белые от муки мельники и черномазые кузнецы, часовщики с зелеными козырьками и утомленными глазами, красильщики с перепачканными в краске руками, ткачи, токари, шлифовальщики — все должны были иметь в этом замке свои мастерские.
И все шло, как было задумано. Из камней, которые он сам обтесал, он сложил высокую башню. На ней он установил крылья, ибо башня должна была одновременно быть ветряной мельницей. А затем он хотел построить кузницу.
Однажды он стоял и смотрел на легкие сильные крылья мельницы, которые вращались под действием ветра. И тут снова вмешалась нечистая сила.
Ему вдруг почудилось, будто одетая в зеленое женщина снова смотрит на него, и из глаз ее вылетают целые снопы искр, которые проникают в его мозг и в самое сердце. Снова заперся он в своей мастерской и работал не покладая рук, с утра до ночи, без еды и без сна. И вот через восемь дней было готово новое чудо.
В один прекрасный день он взобрался на самый верх своей башни и начал пристраивать крылья себе на плечи.
Двое уличных мальчишек и какой-то школяр, которые сидели на мостовом быке и удили рыбу, вдруг увидели его и стали кричать что есть мочи. Они опрометью бросились в город, задыхаясь бежали по улицам и стучали во все двери, продолжая кричать:
— Кевенхюллер хочет летать! Кевенхюллер хочет летать!
Он спокойно стоял на башне и пристраивал свои крылья, а между тем со всего Карльстада сюда стекались толпы людей.
Служанки забыли про кипящие котлы и поднимающееся тесто. Старухи побросали свое вязание и, надев очки, тоже ковыляли по улицам. Члены городского суда и бургомистр, забыв про свои обязанности, покинули судейские столы. Учитель швырнул грамматику в угол, а школьники без разрешения выбежали из класса. Весь город устремился к Западному мосту.
Вскоре на мосту было черным-черно от массы людей, Соляной рынок был битком набит народом, и весь берег реки вплоть до дома епископа усеян людьми. Давка была невообразимая, и зевак собралось куда больше, чем в тот день, когда через город проезжал король Густав III. Он ехал в карете, запряженной восьмеркой лошадей, и мчался так быстро, что на поворотах карета кренилась на один бок.
Наконец Кевенхюллер укрепил крылья, несколько раз взмахнул ими и поднялся в воздух. Он парил в небе, высоко над землей.
Полной грудью он вдыхал чистый и пьянящий воздух. Грудь его вздымалась, и в нем закипала древняя рыцарская кровь его предков. Он нырял, как голубь, и парил, точно ястреб; он быстро взмахивал крыльями, словно ласточка, и, подобно соколу, уверенно направлял свой полет. Он смотрел вниз на прикованных к земле людей, которые, подняв головы, наблюдали за тем, как он плавает в воздухе. Если бы он только мог изготовить такие же крылья для каждого стоящего там, на земле! Если бы в его силах было дать каждому крылья, чтобы они могли взлететь и парить в чистом небе! Какие бы тогда из них вышли люди! Мысль о трагедии всей его жизни не покинула его даже в это мгновение торжества. Он не мог наслаждаться жизнью один, видя страдания других людей, О лесная фея, если бы только ему удалось снова встретиться с ней!
И тут перед его глазами, почти ослепленными ярким солнечным светом и струящимся воздухом, что-то промелькнуло. Он увидел, как на него надвигаются большие крылья, точь-в-точь такие же, как у него самого; и эти крылья тоже несли чье-то гибкое тело. Развевались золотистые волосы, колыхался зеленоватый с переливами шелк, блестели безумные глаза. О, это она! Это несомненно она!
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Кевенхюллер стремительно ринулся на нее, чтобы поцеловать, а может быть, убить ее — он и сам хорошенько не знал, — во всяком случае, он хотел, чтобы она освободила его от тяготеющего над ним проклятия. В этом стремительном полете ему изменили чувства и разум. Он не смотрел, куда летит, и видел перед собой одни лишь развевающиеся волосы и безумные глаза. Он почти настиг ее и протянул было руку, чтобы схватить ее, но тут крылья его запутались в ее более прочных крыльях, затрещали и развалились; и он, перевернувшись несколько раз в воздухе, начал падать вниз, сам не зная куда.
Когда сознание вернулось к нему, оказалось, что и он сам и его сломанные крылья лежат на крыше его собственной башни: падая вниз, он налетел на крылья ветряной мельницы, которые подхватили его, перевернули несколько раз и отбросили на крышу башни.
Вот чем кончилась эта затея.
Кевенхюллер впал снова в отчаяние. Будничный кропотливый труд ремесленника был ему ненавистен, а вновь взяться за свои хитроумные изобретения он не решался. Если ему снова придется разрушить какую- нибудь чудесную машину, сердце его разорвется от горя. А если он не разрушит ее, то лишится рассудка при мысли о том, что другим не будет от нее никакой пользы.
Он снова достал ту старую котомку, с которой странствовал, когда еще был подмастерьем, и суковатую палку, бросил свою ветряную мельницу и отправился на поиски лесной феи.
Он купил себе лошадь и карету, так как был уже немолод и не так легок на ногу, как прежде. Рассказывают, что, доезжая до леса, он выходил из кареты, углублялся в чащу и начинал звать зеленую фею:
— Лесная фея, а лесная фея! Это я, Кевенхюллер. Иди же сюда!
Но она не приходила.
Странствуя таким образом, он однажды попал в Экебю. Это произошло за несколько лет до изгнания майорши. В Экебю его хорошо приняли, и он там остался. Так среди обитателей кавалерского флигеля появился еще один высокий, крепкий, энергичный рыцарь, который умел не ударить лицом в грязь и за выпивкой и во время охоты. В нем возродились воспоминания далекого детства: он разрешал называть себя графом и благодаря своему небольшому орлиному носу, лохматым бровям, острой бородке и лихо закрученным кверху усам все больше и больше приобретал облик старого немецкого барона- разбойника.
Так он стал кавалером среди кавалеров и был ничуть не лучше и не хуже других — тех, кого, как считали в народе, майорша собиралась отдать нечистой силе. Волосы его поседели и мозг одряхлел. Он так состарился, что и думать забыл о славных подвигах своей юности. Он больше был неспособен творить чудеса. Это не он сделал самоходную коляску и летательный аппарат. О нет, все это пустое, одни разговоры!
Но вот майоршу изгнали из Экебю, и кавалеры сделались хозяевами большого имения. И тогда пошла там жизнь, хуже которой и представить себе невозможно. Над краем пронеслась божья буря: возрождались безумства юности, все недобрые силы подняли голову, и все доброе затрепетало; начались раздоры, люди не находили покоя на земле, а души на небесах. Доврские ведьмы верхом на волках спустились в долины, все злые силы природы вырвались на свободу... И вот лесная фея появилась в Экебю.
Кавалеры не знали, кто она. Они думали, что это бедная, несчастная женщина, которую довела до отчаяния злая свекровь. Поэтому они приютили ее, оказывали ей почести королевы и любили ее, как дитя.
Один только Кевенхюллер знал, кто она такая. Вначале он, как и все остальные, был ослеплен. Но
