стоило ей однажды надеть платье из зеленоватого с переливами шелка, как Кевенхюллер тотчас же узнал ее.
Она восседала на лучшем, отделанном шелком диване в Экебю, а кавалеры, эти старые дураки, из кожи вон лезли, чтобы угодить ей. Один был поваром, другой лакеем, третий чтецом, четвертый придворным музыкантом, пятый башмачником — для каждого нашлось занятие.
Мерзкая притворщица строила из себя больную, но Кевенхюллер отлично знал, что это была за болезнь. Она просто потешалась над ними, вот и все.
Он предостерегал кавалеров.
— Взгляните только на эти мелкие, острые зубы, — говорил он, — на эти дикие блуждающие глаза! Это лесная фея. Вся нечисть зашевелилась в это ужасное время. Говорю вам, она явилась сюда, чтобы нас погубить. Я уже не раз встречал ее прежде.
Но стоило Кевенхюллеру увидеть лесную фею, как им вновь овладела жажда творить. Сердце его горело, и пальцы ломило от желания обхватить молоток и напильник. Он не выдержал. Скрепя сердце он надел рабочую одежду и заперся в старой маленькой кузнице, которую превратил теперь в свою мастерскую.
И тогда по всему Вермланду пошел слух: «Кевенхюллер принялся за работу!»
И все прислушивались, затаив дыхание, к ударам молотка, лязгу напильника и шипению мехов в запертой мастерской.
Скоро должно появиться на свете новое чудо. Что же это будет? Быть может, это будет приспособление, которое даст людям возможность ходить пешком по воде, или гигантская лестница, по которой можно добраться до Большой Медведицы?
Что ж, для такого человека, как Кевенхюллер, нет ничего невозможного. Своими собственными глазами видели люди, как он летал по воздуху, как его коляска с шумом разъезжала по улицам Карльстада. Это дар лесной феи. Конечно, для него нет ничего невозможного.
И вот наконец в ночь на первое или второе октября, я не помню точно, новое чудо было готово. Кевенхюллер вышел из мастерской, держа в руках чудесную машину. Это было огненное колесо, которое непрерывно вертелось, и спицы его при этом светились, излучая тепло и свет. Это было новое солнце. Стоило Кевенхюллеру выйти с ним из мастерской, как ночной мрак тотчас же рассеялся, воробьи зачирикали и на облаках заиграли нежные краски зари.
Это было чудеснейшее изобретение. Не будет на земле больше тьмы и холода. Голова его кружилась, когда он думал об этом. Пусть солнце на небе всходит и заходит, и день пусть сменяется ночью, но теперь тысячи тысяч его огненных колес будут пылать над землей, и теплый воздух будет струиться, как это бывает в самые жаркие летние дни. Тогда можно будет непрерывно собирать урожаи под звездным небом среди зимы, круглый год будут созревать на лесистых склонах земляника и брусника, и воды никогда не будут скованы льдом.
Теперь с помощью этого нового чуда можно будет изменить облик земли. Огненное колесо станет шубой для бедняков и солнцем для рудокопов. Оно будет давать энергию фабрикам, жизнь природе, оно принесет богатство и счастье всем людям. Но нет, он прекрасно знал, что все это одни лишь мечты, что лесная фея никогда не допустит, чтобы он сделал хотя бы еще одно огненное колесо. Гнев и жажда мести охватили его, и он решил, что прежде всего он должен расправиться с нею, а уж там будь что будет.
Он бросился к большому господскому дому и поставил в передней, прямо под лестницей, свое огненное колесо. Он решил поджечь дом, чтобы с ним вместе сгорела лесная фея.
После этого он вернулся к себе в мастерскую, сел и стал напряженно прислушиваться.
Вскоре во дворе послышался шум голосов. Было ясно, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
«Что ж, бегайте теперь, кричите, бейте в набат! Она все-таки сгорит, эта ведьма, которую вы уложили спать на шелка!
Может быть, она уже корчится в муках, а может быть, она мечется из комнаты в комнату, спасаясь от пламени? Ах, как красиво будет гореть зеленый шелк ее платья, а языки пламени будут играть ее распущенными волосами! Смелее, огонь, смелее, лови, жги ее! Ведьмы хорошо горят! Языки пламени, не бойтесь ее заклинаний! Пусть сгорит она! Из-за нее мне пришлось гореть на медленном огне всю жизнь».
Раздается звон колокола, слышится громыхание телег, пожарные насосы подают воду с озера, со всех окрестных деревень сбегаются люди. Шум голосов, крики, вопли и приказания сливаются с ревом бушующего пламени, крыша проваливается со страшным треском. Но ничто не тревожит Кевенхюллера. Он невозмутимо сидит на чурбане, потирая руки.
Но вот послышался такой грохот, словно небо упало на землю, и он вскочил.
— Свершилось! — ликуя воскликнул он. — Теперь уж она не уйдет! Теперь она либо раздавлена балками, либо сгорела в огне. Наконец-то свершилось!
Он вспомнил о том, что честь и могущество Экебю принесены в жертву ради того, чтобы покончить с ней. Погибло все: великолепные залы, которые видели столько веселья, комнаты, чьи стены хранили в себе столько чудесных воспоминаний, столы, ломившиеся от изысканных яств, дорогая старинная мебель, серебро и фарфор...
Он вдруг вскочил с громким криком. Его огненное колесо, его солнце, машина, от которой зависело счастье всей его жизни, — разве не сам он поставил его под лестницей, чтобы вызвать пожар?
Кевенхюллеру вдруг представилось все это настолько чудовищным, что он окаменел от ужаса.
«Уж не схожу ли я с ума? — подумал он. — Как я мог все это сделать?»
И в то же мгновение открылась запертая дверь и в мастерскую вошла лесная фея.
Улыбающаяся и красивая, стояла она на пороге. На ее зеленом платье не было заметно ни соринки, ни пятнышка, и золотистые волосы ее не пахли дымом. Она была точно такой же, какой он впервые увидел ее на Карльстадской площади в дни своей юности; она распространяла вокруг себя благоухание леса, а ее мохнатый хвост волочился за нею.
— А Экебю горит, — сказала она со смехом.
Кевенхюллер хотел было запустить ей в голову кувалду, но тут заметил, что она держит в руке его огненное колесо.
— Смотри, что я спасла для тебя! — сказала она.
Кевенхюллер бросился перед ней на колени.
— Это ты сломала мою самоходную коляску, ты разрушила мои крылья и ты разбила всю мою жизнь. Будь милостива и сжалься надо мной.
Она уселась на верстак, все такая же молодая и задорная, какой он впервые увидел ее на рыночной площади в Карльстаде.
— Мне кажется, ты знаешь, кто я такая, — сказала она.
— Я знаю, кто ты, я всегда знал это, — ответил несчастный. — Это ты даруешь вдохновение людям. Но прошу тебя, возврати мне свободу, избавь меня от своего дара! Хватит с меня чудесных машин! Позволь мне снова стать таким, как все люди. За что преследуешь ты меня? За что?
— Безумец! — отвечала лесная фея. — Я всегда желала тебе добра. Я щедро одарила тебя, но я могу все забрать, если хочешь. Только подумай хорошенько! Не пришлось бы раскаяться после.
— Нет, нет, — воскликнул он, — забери от меня эту способность творить чудеса!
— Тогда ты должен сперва разрушить вот это, — сказала она, бросив ему под ноги огненное колесо.
Без колебаний занес он кувалду над пылающим огненным солнцем, над этим мерзким изделием волшебства, которое не могло приносить пользу людям. Искры и обломки разлетались по мастерской, вспышки пламени заплясали вокруг него, и вот последняя из его чудесных машин лежала, превращенная в груду обломков.
— Ну вот, теперь я забираю у тебя свой дар, — сказала лесная фея.
Когда она стояла в дверях, озаренная отблесками пожара, он в последний раз взглянул на нее.
И теперь прекраснее, чем когда-либо прежде, показалась она ему, но не злой, а лишь строгой и гордой.
— Безумец! — сказала она. — Разве я когда-нибудь запрещала другим строить то, что ты изобрел? Разве было у меня иное стремление, как избавить твой гений от простой работы ремесленника?
