по арене. Возницы щелкали бичами. В такие минуты они правили не только колесницами, но и всем Римом.
Уже начинался последний, седьмой круг. Крики и вопли достигли апогея. Люди вскакивали с мест, ссорились с соседями. Всеобщее внимание было обращено на Акретона, любимца черни и римских женщин, лучшего возницу голубых. Все зависело от седьмого поворота. Зрители знали, что в последнюю минуту Акретон вылетит вперед неподражаемым рывком и вырвет победу у Арпата, не отстававшего от него ни на шаг, немилосердно стегавшего бичом серых в яблоках коней.
– Акретон! Акретон! – неслись крики.
В эту минуту люди забыли все на свете, горе и любовь, социальные различия, дела, заботы, и сенатор в этом чувстве ничем не отличался от последнего поденщика. На почетных местах недалеко от Корнелина, жена первоприсутствующего сенатора Квинтилия Готы, белокурая, завитая, как барашек, Лавиния Галла, не имея сил сдержать своего волнения, вскочила. Она ничего не видела в эту минуту, кроме четверки вороных коней и того, кто правил ими с божественным искусством, кто столько раз ласкал ее во время запретных свиданий. Квинтилий, спокойный и величественный, уверенный во всем, в своем уме и в своей жене, успокаивал ее:
– Не волнуйся так, Лавиния! Ведь мы же ничего не поставили на Акретона. Моя ставка на Нестория в третьем заезде…
– Акретон! Гирпина! – потрясала цирк буря голосов.
– Ставлю тысячу сестерциев на Гирпину!
– Пять тысяч против одной!
И вдруг на какое-то мгновение наступила могильная тишина. А потом многолюдное собрание как одно существо заревело от ужаса. Гирпина круто огибала мету, почти распластываясь по земле. Но колесо «голубой» колесницы зацепилось за левое колесо квадриги Арпата, сорвалось с оси и, точно пущенное рукой дискобола, отлетело на сто шагов и завертелось волчком на арене. Акретон не успел обрезать вожжей. Его с размаху ударило головой о выступ меты, раздробило страшным ударом череп, и четверка обезумевших коней понеслась по арене. Ось без колеса фонтаном вздымала песок. Тело Акретона жалкой куклой прыгало и влачилось на вожжах. Когда, наконец, служители остановили распаленных коней, от прекрасного тела возницы остался только мешок переломанных костей. Вся кожа с лица была сорвана, и на кровавой маске страшно белели оскаленные зубы…
Гирпина дрожала мелкой дрожью. Вдруг она заржала, точно призывая своего господина.
Никто не мог толком рассказать, как произошла катастрофа. Как и предполагали зрители, на некотором расстоянии от меты Акретон вырвался вперед, чтобы в более выгодных условиях сделать последний страшный заворот. Но соперник, звероподобный скиф Арпат, про которого ходили слухи, что он занимается магией, чтобы увеличить власть над лошадьми, выкрикнул какое-то слово, и его кони, по-кошачьи прижав уши, из последних сил ударили ногами в песок. В это мгновение произошел ужасный случай с колесом.
Лавиния Галла, вырываясь из рук соседей, билась в истерике и умоляла, чтобы ее пустили на арену.
– Я всегда говорил, что женщинам не место в цирке! – с достоинством говорил Квинтилий. – Они не в состоянии выдерживать подобных зрелищ.
Но уже вновь пропела труба, и двенадцать новых квадриг вылетели на арену.
Презрев свое высокое положение, несчастная Лавиния Галла убивалась на конюшне над трупом любовника. Рабы стояли вокруг и отпускали грубые шуточки. Она ничего не слышала. Сколько раз она целовала этот оскаленный рот, гладила эти черные кудри! Зачем богиня так жестоко наказывает счастливых любовников?
– Мы тебя утешим! – смеялись рабы. – Чего убиваться?
– Выбери любого из нас. Каждый будет рад помять твои грудки. Только пожелай!
Грациана впервые была в Большом Цирке. Всего три месяца прошло с тех пор, как они с отцом покинули Карнунт и переселились в Рим. Римская жизнь поражала ее грандиозностью, шумом, народным волнением. Разве можно было сравнить это зрелище с маленьким амфитеатром в Карнунте, где она наперечет знала всех зрителей? Рядом с нею сидел Цецилий Наталис, случайно познакомившийся с Викторием в оффиции Макретиана и нашедший нового знакомого на скамьях, предназначенных для всадников. Влюбчивый африканец сидел рядом с девушкой и нашептывал ей любезные вещи.
– А теперь посмотри туда. Видишь человека в белой тоге? Это Филострат, автор «Жития Аполлония из Тианы». Знаменитость! Написал увлекательный роман. Если ты хочешь, я пришлю тебе книгу. У меня есть, недавно купил.
Викторий, увидев, с каким почтением разговаривают с его новым знакомым и люди с широкой пурпуровой полосой на тунике, был польщен. А во время катастрофы с Акретоном, когда Грациана вскрикнула и упала в обморок, он поблагодарил судьбу, что она послала им такого предусмотрительного спутника, у которого оказался флакон с благовонной солью.
Викторий был явно не в духе. Жизнь в Риме не налаживалась, обычаи здесь были странные, дела шли плохо. Одна из причин переезда в Рим была забота о будущем дочери. Но Виргилиан, на которого он имел виды, носа не показывал с тех пор, как они были в Риме. Ему говорили, что поэт спутался с какой-то танцовщицей и ведет легкомысленную жизнь. Ну и нравы! А Грациане исполнилось пятнадцать лет.
Волнение, вызванное гибелью Акретона, улеглось. На арене бежали другие колесницы, другие любимцы вызывали восторг зрителей.
– Смотри, смотри, – сказал Наталис девушке, – видишь женщину, которая покинула свое место в подии и пробирается к выходу? Это и есть та самая Лавиния Галла, о которой я тебе говорил. Увы, ее возлюбленный уже лежит мертвым. А рядом с нею сидел супруг, первоприсутствующий сенатор. Наверное, она сказала ему, что у нее разболелась голова и что она хочет подышать свежим воздухом. О, женщины!
Измученная волнениями и духотой, Грациана едва слушала его.
– Как-то на днях у меня была дружеская пирушка, – продолжал Цецилий Наталис, – была Лавиния Галла, поэт Виргилиан, Филострат, еще кто-то…
– Ты знаешь Виргилиана? – раскрыла глаза Грациана.
