На мгновение Мэтлоку показалось, что он участвует в низкопробной телерекламе, но тут он увидел, что Говард Стоктон ничуть не играет. В этом человеке все до корней светлых седеющих волос над загорелым лицом, на фоне которого еще заметнее были седая щеточка усов и синева глаз, окруженных морщинками, – все говорило, что он живет в свое удовольствие.
– Добро пожаловать в Кармаунт, мистер Мэтлок.
– Спасибо. Меня зовут Джим.
– Джим? Мне нравится это имя. В нем есть что-то доброе, честное! Для друзей я – Говард. Прошу вас называть меня Говард.
Кармаунтский загородный клуб – или, по крайней мере, та его часть, которую увидел Мэтлок, – напоминал здания, существовавшие до гражданской войны. Пальмы в кадках, изящные люстры, голубые обои со сценами в стиле рококо. Говард Стоктон – хоть он и не признался бы в этом – был приверженцем того образа жизни, который рухнул в 1865 году. Даже слуги у него, в основном черные, были в самых настоящих ливреях. Из большого ресторана слышалась тихая музыка – там играл струнный оркестр человек из восьми, играл мелодично, как уже не играют. В центре большого холла широким изгибом уходила вверх широкая лестница. Вокруг было много привлекательных женщин под руку с не очень привлекательными мужчинами.
Невероятно, подумал Мэтлок, шагая рядом с хозяином в его так называемую личную библиотеку.
Южанин закрыл толстую деревянную дверь и направился к бару красного дерева, где стояла целая батарея бутылок. Он наполнил стаканы, не спрашивая гостя.
– Сэм Шарп говорил, что вы пьете кислый бурбон. Разрешите сказать вам, что вы человек со вкусом. – Он взял два стакана и подошел к Мэтлоку. – Выбирайте. В наши дни виргинец должен обезоруживать северянина полным отсутствием предубежденности.
– Благодарю вас, – сказал Мэтлок, взяв стакан и садясь в кресло, которое указал ему Стоктон.
– Этот вирджинец, – продолжал Говард Стоктон, усевшись напротив Мэтлока, – имеет также совсем не южную привычку переходить сразу к делу. Я буду с вами совершенно откровенен. Я вовсе не уверен, что вы правильно поступили, приехав к нам. Вот почему я провел вас прямо сюда.
– Не понимаю. Вы же могли сказать мне по телефону, чтобы я не приезжал. К чему такая игра?
– Возможно, на этот вопрос вы ответите лучше, чем я. Сэмми говорит, что вы очень важная персона. Так сказать… международного масштаба. Я – только «за». Люблю, когда толковый молодой человек поднимается по лестнице успеха. Это можно только приветствовать… Но я оплачиваю свои счета. Плачу каждый месяц. И у меня лучший комплекс к северу от Атланты. Мне неприятности ни к чему.
– Из-за меня у вас их не будет. Я усталый бизнесмен, который решил поразвлечься, – вот и все.
– А что случилось у Шарпа? Сейчас газеты только об этом и пишут! Мне такого не нужно.
Мэтлок наблюдал за южанином. Капилляры заметно обозначились на его лице – потому он, вероятно, и предпочитал круглый год ходить загорелым.
– Я думаю, вы меня не поняли. – Мэтлок поднес стакан к губам, взвешивая свои слова. – Я приехал издалека, потому что должен быть здесь. Я вовсе не хочу быть здесь. По чисто личным соображениям я оказался в этом районе раньше времени и потому занимаюсь осмотром достопримечательностей. Другой причины нет. Я просто осматриваю эти места… В ожидании встречи.
– Какой встречи?
– Встречи, назначенной в Карлайле, штат Коннектикут.
Стоктон прищурился и подергал свои идеально подстриженные усы.
– Вы должны быть в Карлайле?
– Да. Не для разглашения, но вам я об этом могу и не говорить.
– А вы мне ничего и не сказали. – Стоктон продолжал внимательно смотреть на Мэтлока, и Мэтлок понимал, что южанин сомневается – ищет фальшивую ноту, неточное слово, нерешительный взгляд…
– Вот и хорошо… Кстати, может быть, вам тоже предстоит встреча в Карлайле? Недели через полторы?
Стоктон потягивал бурбон, причмокивая губами; затем он осторожно, словно антикварную ценность, поставил стакан на стол.
– Я всего лишь бедный южанин, пытающийся заработать лишний доллар. Живу в свое удовольствие и зарабатываю. Ни о каких встречах в Карлайле я не знаю.
– Извините… Я допустил… большую ошибку. Надеюсь – в наших общих интересах, – что вы нигде не будете об этом говорить. Как и обо мне.
– Можете не беспокоиться… – Стоктон вдруг согнулся пополам и, скрестив на груди руки, уперся локтями в колени. – Все-таки что, черт подери, произошло в Виндзор-Шоулз? Можете вы мне объяснить?
– Насколько я понимаю, это местная вендетта. У Бартолоцци были враги. Говорили к тому же, что он слишком много болтал. Айелло, наверное, тоже. Любили побахвалиться. А Фрэнк, я думаю, случайно попал.
– Чертовы итальяшки! Все портят! Ну и уровень… Вы меня понимаете?
Опять эта фраза. Обычный риторический вопрос – только у южанина это звучало не вопросом. Это было утверждение.
– Понимаю, – устало сказал Мэтлок.
– К сожалению, Джим, у меня для вас не очень хорошие вести. Я на несколько дней ликвидировал столы. Просто струсил, как заяц, после того что случилось в Шоулз.
– Ну, для меня это не такие уж плохие вести. Особенно если учесть, как мне не везет.
– Я уже слышал. Сэмми мне сказал. Но и у нас есть другие развлечения. Во всяком случае, скучать в Кармаунте вам не придется, это я вам обещаю.
Они осушили свои стаканы, и Стоктон, успокоившись, проводил своего гостя в заполненный посетителями элегантный ресторан и усадил за стол, сервированный в стиле самых богатых плантаций Юга до гражданской войны.
Обед был превосходный, однако ничего существенного он не дал. Говард Стоктон не рассказывал о своем «деле» – разве что в самых туманных выражениях, хотя то и дело повторял, что обслуживает «янки самого высокого класса». В середине обеда Стоктон извинился и вышел из-за стола, сказав, что ему надо попрощаться с каким-то очень важным членом клуба.
Это дало Мэтлоку первую возможность взглянуть на клиентуру Стоктона – «янки самого высокого класса».
Что же, термин вполне подходящий, подумал Мэтлок, если слово «класс» заменить словом «деньги» (с его точки зрения, это было не одно и то же). Деньги здесь бросались в глаза. О них говорило прежде всего количество загорелых людей, а ведь дело происходило в начале мая в штате Коннектикут. Эти люди при желании садились в реактивный самолет и летели на залитые солнцем острова. Затем – непринужденный грудной смех и сверкание драгоценных камней. Одежда тоже говорила о многом: элегантные костюмы из мягкой ткани, пиджаки из шелка-сырца, галстуки от Диора. Картину дополняли бутылки с искрящимся коллекционным вином в серебряных ведерках.
Но что-то здесь не так, подумал Мэтлок. Чего-то недостает или что-то тут странное; в течение нескольких минут он никак не мог определить, в чем дело. Затем понял.
Загорелые лица, смех, дорогие браслеты, пиджаки, галстуки от Диора – весь этот шик, вся элегантность, самый дух был мужской.
Выпадали из этой атмосферы женщины, вернее – девушки. Не то чтобы все они не соответствовали своим партнерам, но в основном не соответствовали. Они были моложе. Гораздо, гораздо моложе. И совсем другие.
Сначала он не мог понять – какие же? А затем до него дошло. В девушках было что-то очень знакомое. Да это же студентки! Не служащие, не секретарши, а именно студентки! Слегка небрежная манера разговора. Девушки, не привыкшие к повседневной рутине, не сидящие за картотеками или пишущими машинками. Мэтлок знал их более десяти лет и ошибиться не мог.
Затем он обратил внимание на их одежду. Студентки так не одеваются. Платья слишком хорошо скроены, слишком подчеркивают фигуру. Для времени, когда девушки и юноши одеваются одинаково, эта одежда просто слишком женственна.
– Ух, ну и кайф!
