ничего? Он вернулся в гостиную и сел на разбитое кресло. У него было неприятное чувство, что и эта последняя попытка тоже окончится крахом. Он закурил и попытался собраться с мыслями.
Люди, обыскивавшие дом, не нашли того, что искали. А может быть, нашли? Неизвестно. Известно одно: человек, пытавшийся убить его в поле, крикнул, что «старик все написал…». Как будто это было не менее важно, чем корсиканская бумага, за которой так охотились. И все же убийца добавил: «Может, он и наврал… он же мог и наврать». Наврал? Зачем смертельно перепуганному человеку ставить под сомнение нечто столь важное?
Очевидно, это была защитная реакция. Человек, находящийся на грани безумия, отвергает самое худшее, чтобы не потерять остатки рассудка.
Нет… Нет, они не нашли того, что должны были найти. А раз они этого не нашли после столь тщательного обыска, значит, этого нет.
Но он-то знал, что есть.
Херрон был связан с миром Нимрода, но он не был его порождением. Его отношения с этим миром были трудными. Где-то, в каком-то месте он оставил обвинение. Слишком он был хорошим, порядочным человеком, чтобы не сделать этого. Так что где-то… в каком-то месте…
Но где?
Мэтлок встал с кресла и побрел в темноте, направляя свет фонарика то туда, то сюда, скорее для того, чтобы успокоить свои нервы, чем в надежде увидеть что-либо.
Он еще раз проанализировал все, что говорил ему Лукас тогда, четыре дня назад: каждое слово, каждое выражение… Он снова ощутил себя охотником, идущим по следу, пытающимся зайти так, чтобы учуять запах и не потерять его… И он был совсем рядом с целью, черт подери, совсем, совсем близко… Как только Мэтлок открыл дверь, старик уже знал, зачем он пришел. В глазах его тотчас вспыхнула догадка. Мэтлок не мог ошибиться. Он даже сказал что-то в этом роде Херрону, и старик его поднял на смех, заявив, что он, Мэтлок, чересчур дал волю своему воображению. Но было еще что-то. Здесь, в доме. В этой комнате. Перед тем как Херрон предложил посидеть на воздухе… Даже не предложил – велел, приказал.
А перед этим он бесшумно вошел в комнату с двумя стаканами в руках и напугал Мэтлока. Он толкнул качающуюся дверь, и Мэтлок не слышал, как он вошел… Мэтлок включил фонарик и посветил вниз. У кухонной двери не было никакого коврика, который мог бы заглушить шаги, – просто голый деревянный пол. Он подошел к качающимся дверям, распахнул створки, прошел и закрыл их. Затем быстро толкнул их. Петли скрипнули, как и должны скрипеть петли, если они старые и если двери толкнуть. Когда дверь закрывалась, он нажал на створки медленно, открывая ее дюйм за дюймом.
Она открылась бесшумно.
Лукас Херрон приготовил коктейли и бесшумно вернулся в гостиную. Вернулся, чтобы незаметно понаблюдать за Мэтлоком. И лишь после этого решительно предложил выйти наружу.
Мэтлок заставил свою память точно восстановить, что сказал и что сделал Лукас Херрон в ту минуту.
«…Выйдем на задний двор… Слишком хороший день, чтобы сидеть в доме».
И, не дожидаясь ответа, пусть даже неохотного согласия, Херрон быстро вышел. Куда девалась его обычная обходительность! Это было распоряжение, похожее на категорический приказ офицера.
Вот-вот! Мэтлок быстро перевел луч света на письменный стол.
Фотография! Фотография офицера с картой и автоматом в руках, сделанная где-то в джунглях, на крошечном тихоокеанском островке.
«Я храню этот старый снимок, ибо он напоминает мне, что время не всегда было так разрушительно».
В тот момент, когда Херрон вошел в дверь, Мэтлок рассматривал фотографию! И это встревожило старика – настолько встревожило, что он потребовал, чтобы они немедленно вышли во двор. Причем это было сказано в краткой, резкой форме, так не характерной для Херрона.
Мэтлок быстро подошел к письменному столу. Маленькая фотография по-прежнему висела на стене – внизу, справа, над письменным столом. Стекла на других, более крупных фотографиях были разбиты; эту не тронули. Она была маленькая и совсем незаметная.
Мэтлок взялся за картонную рамку и дернул. Фотография осталась у него в руках – она висела на одной-единственной кнопке. Он внимательно осмотрел ее, перевернул, обследовал тонкие края.
При ярком свете фонаря в верхнем углу картона обнаружились царапины. Что это? Следы ногтей? Возможно. Он осветил письменный стол. Там лежали незаточенные карандаши, листки почтовой бумаги и ножницы. Он взял ножницы и, раздвинув кончиком лезвия пластинки картона, вытащил фотографию из рамки.
Там он нашел то, что искал.
На обороте маленькой фотографии он увидел схему, вычерченную чернильной авторучкой с толстым пером. Это был прямоугольник; сверху две маленькие стрелки – одна указывала прямо, другая направо. Над каждой стрелкой стоял знак XXX. Тридцать.
С боков прямоугольник обрамляли по-детски нарисованные деревья.
Наверху, над цифрами, был еще один примитивный рисунок. Несколько полукружий, соединенных внизу волнистой линией. Облако. Под ним – снова деревья.
Это была карта, и Мэтлок с первого взгляда понял, что на ней изображено. Задний двор Херрона, а линии с трех сторон – стена из зелени.
Цифры – тридцатки – означали расстояние, но и что-то еще. Это был какой-то современный символ. Для Лукаса Херрона, специалиста в области романских языков, была характерна любовь к использованию дополнительных значений слов. А что могло быть более удобным, чем XXX, для обозначения финала.
Как подтвердил бы любой первокурсник факультета журналистики, XXX в конце газетной страницы означает, что статья окончена. Продолжения не будет.
Все уже сказано.
Мэтлок вошел в лес почти прямо по центру, взяв немного левее, как было показано на схеме. Цифра XXX могла означать футы, ярды, метры, шаги, но, конечно, не дюймы.
Он отмерил тридцать шагов по двадцать дюймов. Тридцать футов прямо, тридцать – направо. Ничего.
Ничего, кроме густых мокрых зарослей и непролазного кустарника.
Он вернулся к исходной точке и решил сочетать шаги с ярдами, понимая, что в этой буйной, точно в джунглях, зелени шаги вряд ли могут быть одинаковыми.
Он сделал тридцать шагов, оставил отметину и двинулся дальше. Пройдя в общей сложности около тридцати ярдов, он возвратился к отметине и пошел вбок.
И снова ничего. Тридцать шагов в сторону – и Мэтлок оказался возле старого сгнившего клена. Ничего более примечательного поблизости не было. Он вернулся к погнутой ветке и продолжал путь ко второй отметине.
Тридцать ярдов прямо. Девяносто футов – футом больше, футом меньше. Затем тридцать ярдов вправо – медленное продвижение сквозь пропитанные влагой заросли. Еще девяносто футов. Всего сто восемьдесят. Примерно две трети футбольного поля.
Теперь он шел медленнее – то ли заросли стали гуще, то ли ему так показалось. Мэтлок пожалел, что у него нет мачете или хоть чего-нибудь, чтобы убрать с дороги эти мокрые ветки. Один раз он сбился со счета и не знал, сколько он сделал – двадцать один или двадцать три больших шага. Но разве это важно?
Он дошел до следующего места, пройдя то ли двадцать восемь, то ли тридцать ярдов. Разница небольшая, если есть на что смотреть. Мэтлок направил луч фонарика в землю и начал медленно водить им из стороны в сторону.
Ничего. Только бурая мокрая земля, покрытая блестящей травой. Напряженно вглядываясь, он продвигался вперед, ему все время казалось, что он тут уже проходил.
Вероятность неудачи возрастала. Можно, конечно, вернуться и начать сначала. Вдруг старик использовал какую-то другую единицу измерения, например метры? А что, если тридцать – это только сомножитель какого-то числа, закодированного в схеме?
Он вытащил фотографию из внутреннего кармана. Выпрямляясь, чтобы размять затекшую поясницу, он
