Директива Джэнсона

мертвого, жертвы и палача.

Какое общение может быть у праведности с беззаконием? И что общего у света с тьмой?

И он сделал то, что не делал даже в плену: он заплакал.

Последовавшие воспоминания не были такими отчетливыми. Вскоре появились родители ребенка, привлеченные стрельбой. Он видел их объятые ужасом лица – но горе превосходило даже ненависть. Они отобрали у него мальчика, мужчина и женщина; мужчина громко причитал… а женщина молча трясла головой, трясла неистово, словно пытаясь выбросить из нее реальность произошедшего, и прижимала к груди безжизненное тело своего малыша. Она повернулась к исхудавшему солдату, словно существовали какие-то слова, которые могли бы помочь.

Но женщина выдавила только:

– Проклятые американцы…

Но вот лица, все лица растаяли, и Джэнсон остался один на один с жесткими глазами Демареста.

Демарест говорил, говорил не переставая.

– Прошлое – это целая страна. Страна, которую ты так по-настоящему и не покинул.

Это была правда.

– Ты ведь так и не мог выбросить меня из головы? – продолжал Демарест.

– Не мог, – дрогнувшим шепотом подтвердил Джэнсон.

– А все почему? Потому что нас связывают прочные узы. Сильные, неразрывные. Как сказал Уильям Блейк:[79] «Противостояние и есть истинная дружба». О, Пол, какое прошлое нас объединяет. Тебя оно навязчиво преследует? Меня преследует.

Джэнсон молчал.

– Однажды правительство Соединенных Штатов вручило мне ключи от царства, позволило создать империю, подобной которой мир еще не видывал. Разумеется, я сделаю так, чтобы эта империя стала моей. Но, какими бы огромными ни были сейфы, вести бухгалтерию бывает непросто. Мне только нужно заставить тебя признать правду относительно нас с тобой. Это я сотворил тебя, Пол. Слепил из глины, так же как Господь когда-то сотворил человека.

– Нет.

Это слово вырвалось стоном из самых глубин души.

Демарест сделал еще один шаг вперед.

– Пора признать правду о самом себе, – мягко произнес он. – Между нами всегда что-то было. Что-то очень похожее на любовь.

Джэнсон пристально посмотрел на него, мысленно накладывая черты лица Демареста на облик легендарного гуманиста и находя точки совпадения даже после пластических операций. Его передернуло.

– Но гораздо ближе к ненависти, – наконец сказал Джэнсон.

Глаза Демареста жгли его двумя горящими углями.

– Это я сотворил тебя, и ничто этого не изменит. Признай правду. Признай, кто ты такой. И как только это произойдет, все станет совсем по-другому. Кошмары прекратятся, Пол. Жизнь станет гораздо проще. Поверь мне. Я всегда сплю спокойно. Только представь себе, Пол, – разве это не подарок?

Сделав глубокий вдох, Джэнсон вдруг поймал себя на том, что к нему вернулось отчетливое зрение.

– Мне это не нужно.

– Что? Ты не хочешь оставить кошмары позади? Ты лжешь, лейтенант, пытаешься обмануть самого себя.

– Я не твой лейтенант. И свои кошмары я не променяю ни на что на свете.

– Ты так до конца и не исцелился, потому что не желал исцеления.

– И это ты называешь исцелением? Ты крепко спишь, потому что то, что у тебя внутри – называй это душой, называй как хочешь, – давно мертво. Быть может, с тобой что-то случилось, что задуло этот огонек, быть может, его вообще никогда не было, но именно это делает нас человечными.

– Человечными? Ты хочешь сказать, слабыми. Люди всегда путают эти два понятия.

– Мои кошмары – это частица меня, – отчетливо и спокойно произнес Джэнсон. – Я должен жить с тем, что сделал на этой земле. Далеко не все мне нравится. Я творил добро и творил зло. Но что касается зла – я не желаю примирения со злом. Ты говоришь, что я могу избавиться от боли? Именно эта боль и дает мне понять, кем я являюсь, а кем нет. Именно эта боль дает мне понять, что я – это не ты.

Вдруг Демарест стремительно метнулся вперед и выбил револьвер у Джэнсона из руки. Оружие с громким стуком упало на мраморный пол.

Наведя свой револьвер Джэнсону в грудь, Демарест печально усмехнулся.

– Я пытался воззвать к твоему разуму. Пытался достучаться до тебя. Я так старался вернуть тебе понимание того, кто ты есть на самом деле. Я только хотел, чтобы ты признал правду – правду о нас обоих.

– Правду? Ты чудовище. Ты должен был умереть в «Меса Гранде». Я очень сожалею, что этого не произошло.

– Любопытно, как много и в то же время как мало ты знаешь. Каким ты можешь быть сильным и каким беззащитным. – Демарест покачал головой. – Этот человек убивает чужого ребенка и не может защитить своего собственного…

– Черт побери, о чем ты говоришь?

– Помнишь взрыв посольства в Калиго – весь твой мир содрогнулся до основания, не правда ли? Я так и думал, когда предложил этот план пять лет назад. Ты должен меня простить: мне была невыносима мысль о том, что у тебя будет ребенок. Пол-младший – нет, я не мог себе это представить. Такие вещи всегда гораздо проще организовать руками какого-нибудь местного дарования – повстанцев с безумными взорами, мечтающих об Аллахе и райских гуриях. Боюсь, лишь один я смог по достоинству оценить эту тонкую иронию: за всем этим стоит бомба, сделанная из удобрений.[80] Но ведь признайся положа руку на сердце: какой отец получился бы из тебя, детоубийцы?

Джэнсону показалось, что он превратился в камень.

Тяжелый вздох.

– Ну, мне пора идти. Как ты знаешь, у меня грандиозные планы относительно нашей планеты. Сказать по правде, мне надоело разрешать конфликты. На повестке дня устроение новых конфликтов. Человеческие существа любят воевать и проливать кровь. Что ж, пусть человек остается человеком.

– Не тебе это решать, – с трудом произнес Джэнсон.

Демарест улыбнулся.

– Carpe diem – лови момент. Carpe mundum – лови весь мир.

– Они сотворили из тебя бога, – сказал Джэнсон, вспоминая слова президента, – хотя им не принадлежат небеса.

– Небеса выходят за рамки даже моего понимания. И все же я с радостью готов постигать неизведанное. Почему бы тебе не составить подробный отчет о положении дел на небесах, когда ты туда попадешь? Горю нетерпением ознакомиться с твоей докладной о встрече со святым Петром у Святых Врат. – Он хладнокровно направил револьвер Джэнсону в голову. – Счастливого пути.

Его указательный палец лег на спусковой крючок.

Внезапно Джэнсон ощутил, как ему в лицо брызнуло что-то теплое. Заморгав, он увидел, что это кровь из выходного отверстия во лбу Демареста. Без препятствия в виде оконного стекла выстрел снайпера был точным, словно сделанный в упор.

Шагнув вперед, Джэнсон схватил Демареста за голову, удерживая его в вертикальном положении.

– Xin loi, – солгал он. – Сожалею.

Какое-то мгновение лицо Демареста оставалось совершенно безмятежным: казалось, он погрузился в