Директива Джэнсона

ему видеть, вмешательство в какие именно сферы общественной жизни способствует процветанию нашей планеты. Но если задаться вопросом, почему Новак брался за проблемы, от которых все остальные отказывались как от безнадежных, придется забыть о здравом смысле. Великие умы – большая редкость, но великие сердца встречаются еще реже. А в данном случае все дело было именно в сердце. Филантропия в своем первозданном смысле – особая любовь.

Негромко шмыгнув носом, Филдинг отчаянно заморгал, пытаясь не выказывать свои чувства.

– Я был перед ним в неоплатном долгу, – проронил Джэнсон, вспоминая пыль Бааклины.

– Как и весь мир, – поправил его Филдинг. – Вот почему я сказал, что этого не может быть. Я имел в виду не событие, а его последствия. Петер Новак не должен был умереть. От него слишком многое зависит. Слишком много осторожных попыток обрести мир и стабильность, направляемых им, поддерживаемых им, вдохновляемых им. Если он погибнет, с ним погибнут многие, жертвы бессмысленных страданий и жестокости – курды, палестинцы, цыгане, отверженные всего мира. Христиане в Судане, мусульмане на Филиппинах, индейцы в Гондурасе, хуту в Руанде, айны в Японии. Сепаратисты в Сенегале… Но к чему даже начинать этот скорбный список damnes de la terre?[31] Произойдет много ужасного. Много, очень много ужасного. Они одержат верх.

Филдинг как-то постарел, весь сжался. Жизненные силы его покинули.

– Возможно, игру можно свести к ничьей, – тихо заметил Джэнсон.

Лицо ученого исказилось в отчаянии.

– Ты хочешь заверить меня в том, что Америка в своем бюрократическом ключе подхватит выпавшее знамя. Возможно, ты даже считаешь, что в этом священная обязанность твоей родины. Но вы, американцы, никак не можете осознать в полной мере, насколько прочно укоренились антиамериканские настроения. В эпоху после окончания «холодной войны» люди во всем мире проникаются ощущением, что они живут под американской экономической оккупацией. Вы говорите о «глобализации», а они слышат «американизация». Вы видите по телевизору кадры антиамериканских демонстраций в Малайзии или Индонезии, протесты в Генуе и Монреале, слышите о бомбах, взорванных в сети «Макдоналдс» во Франции, – и думаете, что это лишь досадные недоразумения. Напротив. Это предвестники бури, похожие на плевки, первые капли дождя, падающие на землю перед ливнем.

Джэнсон кивнул. Подобные рассуждения он уже слышал.

– Не так давно один человек сказал мне, что враждебность направлена не на то, что Америка делает, а на то, чем Америка является.

– И именно поэтому роль, которую играл Петер Новак, была неоценима. Никто не сможет его заменить. – Голос декана наполнился жаром. – Он не был американцем, и его не воспринимали как американского прислужника. Всем было известно, что Новак отверг предложения Америки, что он выводил из себя ваше внешнеполитическое ведомство своей независимой политикой. Его единственной путеводной звездой была его совесть. Этот человек смог встать во весь рост и заявить, что человечество сбилось с пути. Он говорил во всеуслышание, что рынок без совести существовать не может, – и его голос доходил до людей. Чуда свободного рынка недостаточно; Новак говорил: «Наша совесть должна подсказать нам, куда идти, и придать нам решимости достичь цели». – Голос Филдинга дрогнул; он сглотнул комок в горле. – Вот что я имел в виду, говоря, что такой человек не должен был погибнуть.

– Однако он погиб, – сказал Джэнсон.

Филдинг плавно раскачивался взад и вперед в кресле, словно на волнах. Какое-то время он молчал, затем широко раскрыл свои светло-голубые глаза.

– Что очень странно, об этом не было абсолютно никаких сообщений – ни о похищении Новака, ни о его гибели. Очень странно. Ты изложил мне факты, но не предоставил объяснения.

Взгляд Филдинга устремился к затянутому облаками небу, нависшему над не имеющим возраста величием внутреннего двора. Нагнанные с болот Кембриджшира тучи над грубо обтесанным портлендским камнем построек: картина, не меняющаяся веками.

– Я полагал, что как раз ты поможешь мне разобраться в этом, – сказал Джэнсон. – Весь вопрос в том, кто хотел расправиться с Петером Новаком?

Ученый медленно покачал головой.

– Увы, вопрос как раз в том, кто этого не хотел? – Он сделал над собой усилие, перестраиваясь; его бесцветные, словно у рыбы, глаза снова зажглись, губы решительно сжались. – Конечно, это уже чересчур. Немногие смертные заслужили подобную любовь и признание своих собратьев. И все же, и все же… «La grande benevolenza attira la granda malevolenza», – как сказал Бокаччо. «Великое милосердие притягивает великое недоброжелательство».

– Расскажи мне поподробнее, хорошо? Только что ты упомянул о «них» – ты сказал: «Они одержат верх». Что ты имел в виду?

– Что тебе известно о корнях Новака?

– Очень немногое. Он родился в разоренной войной Венгрии.

– Можно сказать, ему в жизни очень везло и в то же время очень не везло. Петер был одним из немногих, оставшихся в живых в маленькой деревушке, сожженной дотла в бою между солдатами Гитлера и солдатами Сталина. Отец Новака, представитель захудалого дворянского рода, в сороковых работал в правительстве Миклоша Каллая, а затем бежал из страны. Говорят, он был просто одержим страхом за безопасность своего единственного ребенка. У него были враги, которые, как он был убежден, обязательно попытаются отомстить его потомству. Возможно, старый дворянин страдал манией преследования, но, как говорится в пословице, даже у тех, кто страдает манией преследования, есть враги.

– Но с тех пор прошло уже больше полстолетия. Кому теперь, десятилетия спустя, есть какое-то дело до того, какими были прегрешения отца Новака в сороковые годы?

Филдинг бросил на него строгий взгляд умудренного житейским опытом наставника.

– По-видимому, тебе не приходилось бывать в Венгрии, – сказал он. – Там до сих пор можно встретить его самых восторженных почитателей и самых беспощадных врагов. Впрочем, разумеется, миллионы людей во всем мире считают себя жертвами Петера Новака, удачливого финансиста. Простые люди в Юго- Восточной Азии винят его в том, что он спровоцировал обвал национальных валют их стран, и их ярость умело подпитывается демагогами.

– Но, по-твоему, эти обвинения безосновательны?

– Возможно, Новак является крупнейшим валютным спекулянтом за всю историю, но никто так красноречиво не осуждал это занятие. Он выступал за политику единого стандарта валют, что сделало бы невозможным спекуляции подобного рода, – нельзя сказать, что он выступал проповедником своих корыстных интересов. Как раз наоборот. Разумеется, кое-кто поговаривал, что основное бремя его спекулятивного мастерства легло на добрую старую Англию, по крайней мере вначале. Ты помнишь, что произошло в восьмидесятых. Начался великий валютный кризис, и все гадали, правительства каких европейских стран понизят ставку рефинансирования. Новак поставил свои миллиарды на то, что Великобритания позволит фунту стерлингов пойти ко дну. Так это и произошло, и капиталы фонда «Электра», принадлежащего Новаку, в одночасье почти утроились. Невероятная удача! Наш тогдашний премьер-министр приказал МИ-6 присмотреться к этому делу повнимательнее. В конце концов человек, возглавлявший группу расследования, заявил «Дейли телеграф», цитирую: «Единственным законом, который нарушил этот тип, был закон средних величин». Естественно, когда обвалился малайзийский ринггит и Новак опять сорвал крупный куш, тамошние политики восприняли это очень болезненно. Было много пустых разговоров о махинациях таинственного иностранца. Так что на твой вопрос, кто бы хотел расправиться с Петером Новаком, я должен ответить, что список злопыхателей обширен. Потом еще не надо забывать Китай: геронтократы, стоящие там у власти, больше всего на свете боятся «управляемой демократии», провозглашенной организацией Новака. Им известно, что Новак считает Китай следующим фронтом борьбы за демократические преобразования, а эти люди – могущественные враги. В Восточной Европе есть целая когорта князьков – бывших коммунистических чиновников, прибравших к рукам изрядную долю «прихватизированной» промышленности. Антикоррупционные кампании, проводимые Фондом Свободы в своих собственных рядах, представляют для них прямую угрозу, и они решительно настроены действовать. Как я уже сказал, нельзя творить добро без того, чтобы кто-нибудь не воспринимал это как угрозу собственному благополучию – в первую очередь речь идет о тех, кто процветает за счет вражды и