Директива Джэнсона

предпринимает отчаянную попытку освободить пленника. Кого надо винить в случае неудачи? Сотрудник среднего уровня из государственного департамента даст «утечку» журналистам, охотящимся за сенсациями, которые сошлются на «источник, пожелавший остаться неназванным»: «Люди Новака категорически отказались от всех наших предложений о помощи. Судя по всему, они опасались, что от этого потускнеет его ореол независимости. Разумеется, государственный секретарь очень опечален случившимся – как и все мы. Но разве можно оказать содействие тем, кто решительно его отвергает? Высокомерная заносчивость? Можно сказать и так. На самом деле, не в этом ли заключалась главная беда Фонда Свободы?» А затем уже более серьезные журналисты из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» перепишут материал, уклончиво упомянув в самом конце: «По сообщению информированных источников, предложения о помощи были отвергнуты…»

Мысли Джэнсона закружились в бешеном хороводе. Что такое этот сценарий – фантазия, плод больного воображения? Он не знал – не мог знать. Пока не мог. Но исключать такую вероятность было нельзя.

Минутка Филдинга растянулась на три минуты. Но в конце концов он вернулся, осторожно затворив за собой дверь. Его поведение стало каким-то другим.

– Это действительно был вышеупомянутый студент, – писклявым голосом заверил он Джэнсона. – Безнадежный случай. Пытается развязать противоречия Кондорсе. А я никак не могу заставить его понять, что у Кондорсе главное как раз противоречия.

У Джэнсона по спине пробежали мурашки. Что-то в декане изменилось – его голос стал каким-то ломким, и разве не появилась дрожь в руках, которой раньше никогда не было? Джэнсон почувствовал, что его старый учитель чем-то глубоко встревожен.

Подойдя к этажерке, декан взял стоявший там толстый том словаря. Это был не просто словарь – Джэнсон знал, что это первый том словаря Самюэля Джонсона, редкого издания 1759 года. На корешке красовались золотые буквы «A – G». Джэнсон помнил словарь еще по тому времени, когда приходил домой к будущему декану в Невилл-корт.

– Хочу на кое-что взглянуть, – сказал Филдинг.

Но Джэнсон уловил под напускной небрежностью волнение. Не горечь потери, а какое-то другое чувство. Тревогу. Подозрение.

С Филдингом что-то случилось: дрожь в руках, неуверенный голос. И что-то еще. Что?

Энгус Филдинг стал избегать встречи глазами – вот в чем дело. Некоторым людям это свойственно всегда; но Филдинг не принадлежал к их числу. Разговаривая с собеседником, он то и дело смотрел ему в глаза, словно проверяя, доходят ли его слова до цели. Джэнсон поймал себя на том, что его рука как бы помимо воли потянулась назад.

Он зачарованно смотрел на то, как Филдинг, повернувшись к нему спиной, раскрыл толстый том и – этого не может быть!

Декан Тринити-Колледжа резко развернулся лицом к Джэнсону, сжимая в трясущейся руке маленький пистолет. У него за спиной Джэнсон разглядел книгу с вырезанной в страницах из тонкой пергаментной бумаги полостью, где было спрятано оружие. Оружие, которое теперь старый ученый нацелил на него.

– Зачем ты сюда пришел? – спросил Филдинг.

Наконец он встретился взглядом с Джэнсоном, и тот увидел в его глазах нечто такое, от чего у него перехватило дыхание: смертельную ненависть.

– Новак был хорошим человеком, – дрожащим голосом произнес Филдинг. Он говорил как-то отрешенно. – Вероятно, великим человеком. Я только что узнал, что это ты его убил.

Глава тринадцатая

Пожилой ученый, на мгновение опустив взгляд, помимо своей воли вздрогнул. Ибо Джэнсон тоже сжимал в руке пистолет – выхваченный из кобуры на поясе в одном плавном движении, подчиненном подсознанию, зарегистрировавшему то, что отказывался признать его рассудок.

Не говоря ни слова, Джэнсон поднял большим пальцем флажок, снимая с предохранителя свое курносое оружие. Несколько долгих мгновений двое стояли, молча глядя друг другу в глаза.

Кем бы ни был посетитель Филдинга, это был не студент, изучающий экономику.

– Том первый, «A – G», – сказал Джэнсон. – Вполне разумно. A – ammo (боеприпасы), G – gun (оружие). Почему бы тебе не убрать этот допотопный пугач? Тебе он никак не подходит.

Ученый-экономист презрительно фыркнул.

– Значит, ты и меня сможешь убить?

– Ради всего святого, Энгус! – взорвался Джэнсон. – Раскинь своими блестящими мозгами. Разве ты не понимаешь, что говоришь чушь?

– Вздор. Я только вижу, что ты был послан сюда для того, чтобы убрать меня – устранить человека, знавшего тебя слишком хорошо. «Машина, предназначенная для того, чтобы убивать» – я слышал, как твое начальство любовно называло тебя этим прозвищем. О да, я поддерживал связь со своими американскими коллегами. Но я до сих пор не мог поверить в то, что они мне сказали о тебе. Твое вероломство достойно восхищения. Знаешь, ты превосходно разыграл горе. Полностью одурачил меня. И я не стесняюсь в этом признаться.

– Я только хотел узнать…

– Местонахождение ближайших сподвижников Петера – чтобы расправиться и с ними! – с жаром воскликнул старый профессор. – Людей из «ближнего круга», как ты выразился. И, выманив у меня эту информацию, ты бы проследил за тем, чтобы выкорчевать с корнем след Петера на нашей планете. – Он усмехнулся холодной, страшной усмешкой, обнажая неровные, потемневшие зубы. – Полагаю, мне следует похвалить тебя за изворотливость. Ты спрашивал у меня, кого я имел в виду под «ними». Разумеется, «они» – это те, на кого ты работаешь!

– Ты только что с кем-то разговаривал – скажи, с кем именно?

Лицо Джэнсона залила краска ярости и изумления. Его взгляд метнулся к оружию, зажатому в руке пожилого декана, пистолету «уэббли» 22-го калибра, самому миниатюрному и удобному из тех, что состояли на вооружении английских разведслужб в начале шестидесятых.

– С кем, черт побери?

– Как ты горишь желанием узнать это! Полагаю, для того, чтобы добавить еще одно имя в кровавый список твоих жертв.

– Энгус, ты только послушай, что говоришь! Это же безумие! Зачем мне…

– Такова природа тайных операций, не так ли? Они полностью никогда не заканчиваются. Всегда находится еще одна болтающаяся ниточка, которую нужно завязать – или отрезать.

– Черт побери, Энгус, ты ведь меня хорошо знаешь!

– Знаю ли? Кто-нибудь по-настоящему знает тебя?

В течение этой перепалки преподаватель и его бывший ученик стояли, направив друг на друга пистолеты. Несмотря на внешнюю выдержку, было видно, что ученого переполняют страх и отвращение. Не вызывало сомнений: Энгус Филдинг убежден, что Джэнсон стал предателем и убийцей.

И его никак не переубедить.

В конце концов, разве не на это указывают факты?

Джэнсон один был свидетелем случившегося. Он один занимался операцией, приведшей к гибели Петера Новака. На его счет переведены миллионы долларов, причем нет никакого объяснения, откуда они взялись. Несомненно, в устранении Новака были заинтересованы могущественные силы; так ли уж невероятно, что эти силы попытались завербовать кого-нибудь вроде Джэнсона, бывшего агента разведслужб, специалиста высочайшего класса, разочаровавшегося в своей работе? Наоборот, подобное предположение кажется вполне допустимым.

Джэнсон прекрасно понимал, какой психологический портрет можно составить по его личному делу; в молодости ему пришлось с лихвой познать предательство, жестокость и страдания. Да, он выжил, но насколько глубокой оказалась душевная травма и были ли вылечены все ее последствия? Начальство никогда не упоминало об этой возможности, но Джэнсон читал это у них в глазах; об этом же свидетельствовали постоянные психологические тесты, которые он должен был проходить: тест Мейерса-