псиной. Питер спрятал машину в роще на расстоянии сотни футов от гостиницы.
Бен рассказал брату об ужасном нападении, которому он подвергся на шоссе около Кура.
– Но это еще не все, – продолжал он. – Мне кажется, что большую часть пути меня сопровождал еще один парень. От самого Цюриха.
– Парень на старой «Ауди»? – спросил Питер и нажал на акселератор. Ревматический мотор дряхлой «Тойоты» взревел, и машина выползла на темную проселочную дорогу.
– Совершенно верно.
– Лет пятидесяти, с длинными волосами, собранными в хвостик; похож на постаревшего хиппи?
– Он самый.
– Это – Дайтер, мой наблюдатель. Моя антенна. – Он повернулся к Бену и улыбнулся. – А также мой, можно сказать, шурин.
– Что-что?
– Старший брат и опекун Лизл. Он только недавно решил, что я гожусь для его сестры.
– Нечто вроде эксперта по слежке? Я быстро заметил его. И вдобавок украл его автомобиль. А ведь я в этих делах настоящий любитель.
Питер пожал плечами. Несмотря на то что было темно, он часто оглядывался.
– Не стоит недооценивать Дайтера. Он тринадцать лет проработал в швейцарской армейской контрразведке в Женеве. К тому же он вовсе не старался укрыться от
Бен вздохнул.
– Высококвалифицированные профессионалы. Ты сказал, что
– Скажем, корпорация. – Питер все время смотрел одним глазом в зеркало заднего вида. – Может быть, и сам черт не знает, что они представляют собой на самом деле.
Бен потряс головой.
– А я-то считал, что это
Питер несколько секунд молчал, а когда снова заговорил, то Бену показалось, что он думал о чем-то другом; его речь звучала бессвязно.
– Я боялся, что ты приедешь в Швейцарию. Мне все время приходилось вести себя предельно осторожно. Я думаю, они на самом деле так и не поверили до конца в то, что я погиб.
–
Питер глядел теперь прямо вперед, на дорогу.
– Я знаю, что это было ужасным поступком, но у меня не оставалось никакого выбора.
– Ублюдок. Отец так и не смог оправиться с тех пор, а мама…
Питер еще некоторое время ехал молча.
– Я знаю о маме… – Его голос сделался стальным. – А на то, что происходит с Максом, мне на самом деле плевать.
Бен, удивленный до крайности, посмотрел брату в лицо.
– Ладно, ты вполне сумел доказать это.
– Ты и мама… Это за вас я… мне было больно. Потому что я знал, чего это будет вам стоить. Ты и понятия не имеешь, насколько мне хотелось войти в контакт с вами, рассказать вам правду. Сообщить вам, что я живой.
– Но сейчас-то ты надумал рассказать мне, в чем дело, или нет?
– Я пытался защитить вас, Бенно. Ни при каких других обстоятельствах я не стал бы этого делать. Если бы я мог надеяться на то, что они убьют только меня и этим ограничатся, я с радостью позволил бы им это. Но я знал, что они возьмутся за всю мою семью. Я хочу сказать: за тебя и маму. Отец… Что касается меня, то отец умер для меня четыре года назад.
Бен был донельзя взволнован встречей с Питером и разъярен раскрывшимся обманом, так что почти полностью утратил способность логически мыслить.
– Все-таки о чем ты все время говоришь? Не пора ли толком рассказать мне, что стряслось?
Питер взглянул на небольшой дом, стоявший чуть поодаль от дороги; его парадную дверь освещал яркий свет галогеновой лампы.
– Сколько там? Пять утра? Но, похоже, кто-то здесь не спит. – Свет горел над подъездом гостиницы.
Он ввел грузовик на укрытую деревьями площадку возле auberge[15] и выключил двигатель. Оба брата вышли из машины. Перед рассветом было холодно и тихо, и лишь из леса, тянувшегося позади гостиницы, доносился чуть слышный шорох, производимый какой-нибудь птицей или зверьком. Питер открыл дверь, и они вошли в маленький вестибюль. Стойка регистрации была освещена чуть заметно мигающей люминесцентной лампой, но за ней никого не было.
– Свет горит, а дома никого нет, – сказал Питер. Бен понимающе улыбнулся: это было одно из любимых оскорблений, которые, не скупясь, употреблял их отец. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку прикрепленного к стойке маленького металлического звонка, но остановился, так как дверь позади стойки открылась, и оттуда вышла, запахивая на ходу махровый халат, полная пожилая женщина. Она была явно рассержена тем, что ее разбудили, и хмурилась, мигая от света.
– Ja?
Питер быстро и совершенно свободно заговорил по-немецки.
– Es tut mir sehr leid Sie zu sturen, aber wir hatten gerne Kaffee. – Ему жаль, что пришлось потревожить ее, но они хотели бы выпить кофе.
– Kaffee? – старуха нахмурилась еще сильнее. – Sie haben mich geweckt, weil Sie Kaffee wollen? – Неужели они разбудили ее только потому, что захотели кофе?
– Wir werden Sie for ihre Bemuhungen bezahlen, Madame. Zwei Kaffee bitte. Wir werden uns einfach da, in Ihrem Esszimmer, hinsetzen. – Они заплатят ей за беспокойство, – заверил Питер. – Два кофе. Они просто хотели бы немного посидеть в ее столовой.
Все еще продолжавшая сердиться хозяйка auberge, качая головой, поплелась в закоулок, примыкавший к маленькой темной столовой, включила свет и повернулась к громоздкой красной металлической кофеварке.
Столовая была маленькой, но удобной. Несколько больших незавешенных окон, из которых в дневное время, вероятно, открывался красивый вид на лес, окружавший гостиницу, казались совершенно черными. Пять или шесть круглых столов были накрыты накрахмаленными белыми скатертями, на которых уже были приготовлены к завтраку стаканы для сока, кофейные чашки и металлические вазочки с горками кубиков коричневого сахара. Питер выбрал столик на двоих, стоявший возле окна. Бен сел напротив. Содержательница заведения, кипятившая молоко в своем закутке, почти не отрываясь, смотрела на братьев с тем изумлением, с которым люди так часто разглядывают двойняшек.
Питер отодвинул тарелку и серебряный столовый прибор и оперся локтями на стол.
– Ты помнишь скандал по поводу швейцарских банков и нацистского золота?
– Кажется, да. –
– Это все случилось незадолго до того, как я переехал из Африки сюда. Я внимательно следил за развитием истории по газетам – полагаю, она особенно заинтересовала меня из-за того, что отец побывал в Дахау. – Питер как-то странно и горько улыбнулся. – Так или иначе, но благодаря этому делу возникла целая отрасль юриспруденции. Адвокаты и другие крючкотворы, которых осенила яркая идея подзаработать на уцелевших после холокоста стариках, пытавшихся разыскать следы состояний своих погибших родных. Наверно, я говорил тебе, что прочел где-то о старухе-француженке, выжившей в концентрационных