Гамильтон улыбнулся. Ангелоподобный юрист закинул ногу на ногу и сложил руки, откидываясь на кушетку, – сама элегантность. Арон Грин занял место рядом с Тривейном в высоком, с прямой спинкой кресле. Викарсон пристроился чуть поодаль от могущественного треугольника, ближе к Тривейну, стараясь не закрывать собой Гамильтона. «Даже кресла расставлены, как в оркестре, – подумал Тривейн. – Это все Сэм: заранее представил, как и где посадить каждого». Да, Сэм куда мудрее, чем он думал.
– Если вы считаете, что вы и есть наш выбор, – мило улыбнулся Гамильтон, – то боюсь, вынужден буду вывести вас из подобного заблуждения.
– Как?
– Очень просто. Мы одобряем президента. Внимательное изучение... э-э... нашего общего вклада, как финансового, так и иного рода, подтверждает это.
– Значит, я в любом случае не получу вашей поддержки?
– Думаю, что нет, если быть откровенным, – кивнул Гамильтон.
Эндрю внезапно встал с кресла и возвратил собеседнику его любезную улыбку.
– Значит, джентльмены, я совершил ошибку. Примите мои извинения. Я зря потратил ваше время.
Резкость Тривейна изумила всех, включая Сэма Викарсона. Первым пришел в себя Гамильтон.
– Прекратите, Тривейн, сейчас не до игр. Да и вы, помнится, очень их не любили... Обстоятельства потребовали нашей встречи. Так что, пожалуйста, сядьте.
Эндрю сел.
– Какие обстоятельства?
В разговор включился Арон Грин:
– Президент не намерен баллотироваться на второй срок.
– Но он может и передумать, – возразил Тривейн.
– Не может, – заверил его Гамильтон. – Он серьезно болен, но это – строго конфиденциально. На мгновение Эндрю замер.
– Не знал... Я думал, это его личное решение.
– Что может быть более личным? – спросил Грин.
– Вы знаете, что я имею в виду... Ужасно...
– Итак, мы встретились, – Грин решительно завершил разговор о здоровье президента, – по велению обстоятельств.
Тривейн все еще думал о том, что человек в Белом доме серьезно болен, когда в разговор вступил Гамильтон.
– Как я уже сказал, мы были весьма разочарованы. Не то чтобы в вашей кандидатуре нет никаких достоинств – ничего подобного! Но, откровенно говоря, принимая во внимание все данные, мы на стороне партии президента.
– Non seguitur![4] А почему вообще моя кандидатура должна была вас так обеспокоить? И в оппозиции есть неплохие люди.
– Есть люди президента, – прервал его Грин.
– Не совсем вас понимаю...
– Президент, – Гамильтон помолчал, тщательно подбирая слова, – как всякий, сделавший работу лишь наполовину – работу, судить о которой истории, – страшно озабочен тем, чтобы его дело было продолжено. И он постарается воздействовать на выбор преемника: выберет одного-двух человек, готовых подчиниться его диктату. Это может быть вице-президент или губернатор Нью-Йорка, но мы не можем поддержать ни того, ни другого. Убеждения преемника роли не играют – только воля президента. Сами они не смогут выиграть и не выиграют.
– Это урок, который следует запомнить, – заметил Грин, по-прежнему очень прямо сидя в кресле. Руки его покоились на подлокотниках. – В шестьдесят восьмом году Хэмфри проиграл Никсону не потому, что был менее значителен, или у него было меньше денег, или еще почему-то. Он проиграл потому, что сказал по телевидению после его выдвижения кандидатом всего три слова: «Спасибо, господин президент». Эти три слова невозможно уже было вытравить.
В комнате воцарилось молчание. Тривейн вынул из кармана сигареты и закурил:
– Поэтому вы решили, что президент сделает все, чтобы его партия потерпела поражение?
– Именно так, – подтвердил Гамильтон. – И тут-то перед нами возникает дилемма. Тщеславие одного человека. Оппозиции остается только ставить на привлекательного кандидата, подчеркивая сильные черты его характера. Его независимость, если хотите, об остальном позаботится общественное мнение. У избирателей хороший нюх на марионеток.
– Так вы считаете, что у меня есть шанс?
– К сожалению, – подтвердил Грин. – У вас не слишком много соперников. Кто там еще? В сенате, в партии одни старики, из которых песок сыплется, ну, может, еще это громкоголосое отродье в грязных штанах. Правда, кое-какой шанс есть у Нэппа, но он так несносен, что скорее всего не пройдет. Белый дом наполнен ничтожествами. Вам могла бы составить конкуренцию горстка крупных губернаторов, но у них масса проблем с их собственными делами... Да-а, мистер Тривейн – господин заместитель госсекретаря, господин миллионер, президент фонда, председатель подкомитета. У вас масса преимуществ... Вы можете потерпеть крах на каком-то этапе, но вас вытянут снова, и вы выиграете в сравнении... Эти ребята из Национального комитета знали, что делают, когда вытащили на поверхность ваше имя. Проигравших они не любят.
– Мы тоже, – подвел итог Гамильтон. – Но независимо от того, кого мы любим, вы, Тривейн, –
