политическая реальность.
Тривейн снова встал, нарушая заботливо продуманную структуру треугольника. Он подошел к столику, взял свой блокнот в красном кожаном переплете и вернулся на место, остановившись рядом со своим креслом.
– Ваша оценка не совсем точна, джентльмены, но для начала ее достаточно... Вот доклад подкомитета. Через пять дней он будет представлен в Комиссию по обороне, президенту и специальным комиссиям конгресса. Доклад сокращен до шестисот пятидесяти страниц, плюс четыре тома документов. Более трехсот страниц посвящены «Дженис индастриз». Ей же – два тома документов... Дальше. Я понимаю ваше «глубокое разочарование» по поводу моей кандидатуры. Вы мне не нравитесь, мне не нравится то, что вы сделали, и я намерен вывести вас из игры. Просто? Capisce, как сказал бы один из ваших почивших коллег.
– Он не был с нами, – сердито прервал Тривейна Арон Грин.
– Вы его терпели, а это почти одно и то же.
– К чему вы клоните? По-моему, мы можем пойти на компромисс, – сказал Гамильтон.
– Возможно... Но это не тот компромисс, на который вы рассчитываете. Вам не удастся выйти из игры чистенькими. Ну, разве что вас устроит ситуация, при которой вы проведете остаток жизни вне поля боя, а может быть, и вне страны.
– Что-о? – Благодушие Гамильтона сменила ярость.
– Забавный вы человек, господин председатель, – добавил Грин.
– Не совсем, хотя слово выбрано довольно точно. Правда, может быть, использовано оно не по назначению. – Тривейн вернулся к покрытому льняной скатертью столу и беззаботно швырнул на него блокнот.
Первым заговорил Гамильтон. Голос его звучал жестко:
– Давайте говорить по делу, Тривейн. Ваш доклад губителен, не отрицаем. Однако не стоит отрицать и того, что он набит рассуждениями, предположениями, неубедительными догадками. Неужели вы хотя бы на секунду подумали, что мы к нему не подготовились?
– Напротив, в этом ни секунды не сомневался.
– Вы понимаете, конечно, что все ваши обвинения мы будем страстно отрицать. Потянутся месяцы, годы, может быть, десятилетия судебных разбирательств...
– Вполне возможно.
– Тогда зачем нам реагировать на вашу угрозу? Готовы ли вы к контрнаступлению с нашей стороны? Готовы ли провести годы, защищаясь и оправдываясь в судах?
– Конечно, нет.
– Тогда все мы в тупике. Но можем и договориться друг с другом. В конце концов, цели у нас общие – благосостояние Соединенных Штатов.
– Но понимаем мы под этим абсолютно разные вещи.
– Не может быть! – сказал Грин.
– Именно поэтому мы и отличаемся друг от друга. Вы не считаетесь ни с какими другими мнениями, кроме собственных.
Гамильтон пожал плечами, картинно возвел вверх руки, как бы признавая свое поражение.
– Мы готовы обсудить с вами наши различия...
– А я нет, – резко произнес Энди и встал. – С меня достаточно ваших определений, вашей эрзац-логики, ваших утомительных рассуждений, которые дают вам право реализовывать только свои цели. Нет у вас такого права! Вы пользуетесь им незаконно, вы его выкрали. И я намерен во всеуслышание заявить о том, что вы воры!
– Кто станет вас слушать? – сорвался в крик Грин. – Кто станет слушать человека, выскочившего на поверхность, чтобы мстить через двадцать лет!
– Что вы сказали?
– Двадцать лет назад «Дженис индастриз» отвергла и разорила вас! – Грин яростно тряс указательным пальцем перед лицом Тривейна. – И все эти двадцать лет вы только жалобно скулили! У нас есть доказательства!
– Вы мне отвратительны! – крикнул в ответ Тривейн. – Вы ничуть не лучше того человека, от которого только что отреклись. Но не обманывайте себя: и вы, и все ваши де спаданте сделаны из одного материала. «У нас есть доказательства!» О Господи! Сколько вы отдали ваших грязных денег этим слепым газетчикам?
– Ваша аналогия некорректна, Тривейн, – заметил Гамильтон, бросая укоризненный взгляд на Грина. – Арон слишком легко расстраивается.
– Еще как корректна, – возразил Тривейн, впившись руками в подлокотники кресла. – Вы просто старомодные интриганы, ведущие бесчестную игру в монополию. Что-то покупаете здесь, что-то там – подкупая, обещая и шантажируя. Вы собираете тысячи досье на людей, вы накидываетесь на них, как свихнувшиеся гномы! Один доказывает, что его идеи велики, как монументы, – как он там говорил? – храмы, соборы! О Господи! Какое самомнение! Другой... О да. Никаких льгот в предоставлении права голоса! Оно будет только у тех, кто действительно его достоин! Это не просто старомодно, это еще и недальновидно.
– Неправда! Никогда я этого не говорил! – Гамильтон резко вскочил, не в силах скрыть испуг.
– Отрицайте на здоровье! Вы прекрасно знаете, что я прав. В субботу я был в Хартфорде, Гамильтон, подписывал всякие там бумаги. По некоторым соображениям – может быть, не совсем четким, но достаточно основательным, – мне пришлось пригласить другого юриста. Мистер Викарсон, присутствующий здесь,
